— Я не собираюсь ничего советовать, чтобы не говорили потом, что это я подзуживал. Вайхенманн… получил удар в спину, значит, самоубийство исключается… В случае Држончека тоже…
— А он тоже застрелен? — перебила я журналиста.
— Тоже. И кажется, из того же самого оружия, хотя об этом я могу лишь догадываться по замечаниям полицейских, впрямую они ничего такого не говорили. Но вернемся к нашему трупу. По-моему, тут кто-то другой руку приложил, решил воспользоваться случаем и шлепнуть Заморского в расчете на то, что подозрение падет на убийцу первых двух. Как вам такая версия, уважаемые пани?
Пани придерживались разных мнений. Магде было все равно, она бы охотно согласилась и с наличием трех преступников, мне же больше всего подходил один. И я бы всячески приветствовала также и мотив лишь один, да-да, три трупа, а мотив один. Чтобы они перестали паскудить! Раз нет другой возможности пресечь их «творчество», значит, следует самому действовать решительно!
На разные лады обсуждали мы сложившуюся ситуацию. Островский не во всем соглашался со мной, ему казался сомнительным литературный мотив, он делал ставку скорее на карьерные дела. Магда не очень настойчиво придерживалась романтических и вообще любовных причин, которые весьма живо рисовались ее воображению.
Островский любезно поделился с нами сведениями, которыми располагал, в том числе и о Држончеке. Только тут я поняла, почему он убрал диктофон. Не вся информация была добыта законным путем, а выводы он уже делал сам и даже самокритично заметил, что такие выводы не лучшим образом характеризуют его собственный моральный облик.
А было так. Кто-то в Лодзи подслушал, как Држончек сговаривался о встрече с кем-то в Варшаве, назвал день и час, а место — «как всегда». Все и без того знали, что в Варшаве он обычно останавливается на улице Нарбутта, там в одном доме в его распоряжении пустая квартира, короче — малина. Хозяйка померла, а сын и муж постоянно проживают за границей, за квартирой присматривает соседка, она же и сдает Држончеку квартиру за весьма умеренную сумму. Так что он устроил себе гнездо в удобном и безопасном месте. Вот только входная дверь без захлопывающегося замка, так что, выходя, приходится орудовать ключом, что в определенной степени разъясняет ряд последующих событий, уже известных нам и финал которых я лично видела, оказавшись на улице Нарбутта.
С кем Држончек договаривался о встрече, сначала не знали. Когда его расспрашивали, он раздувался от спеси и напускал на себя таинственность. Но все его глупые мины и многозначительность ни к чему не привели, потому как раскололась другая сторона. Всем известно, каким пышным цветом расцвели у нас мошенничество и расхищение государственного имущества, за воровство никто не несет ответственности и никто его не стыдится. Так вот, второй персонаж — а это всем известный аферист, недавно и явно незаконно отхвативший крупный куш, — прилюдно бахвалился, что теперь может спать спокойно, никто к нему не придерется, потому как он законнейшим путем отмоет свои денежки. Да, да, если у человека есть голова на плечах, — не пропадет. Он, к примеру, решил стать спонсором. Не кого, а чего — художественного творчества. Как раз сейчас начинаются переговоры, он профинансирует мировой шедевр. А постановщиком шедевра будет известный мастер Држончек. Именно он снимет новую версию «Старого предания», поскольку предыдущая махинатора не устраивает…
Я удивилась:
— А разве найдется хоть один человек, которого она бы устраивала?
— Один найдется. Ее режиссер, — едко заметила Магда.
Я уже завелась. О таких вещах вообще не могу слышать спокойно. И, едва сдерживаясь, почти закричала:
— Так ведь уже само название у него плагиат! У нашего национального классика Яна Крашевского произведение называется «Старое предание», а этот недоумок дал название экранизации «Когда солнце было Богом», — но ведь так называется книга Косидовского, и говорится в ней, между прочим, об ацтеках. Почему у нас все промолчали?
— Потому что Косидовский, вероятнее всего, уже умер.
— Ну так что? А плагиат живет, процветает и аж хрюкает от удовольствия!
Магда только плечами пожала. Журналист продолжал рассказывать, не обращая на нас внимания:
— А вот теперь этот недоделанный продюсер на ушах стоит, пытаясь доказать, что он у Држончека не появлялся. Он просто не пошел на условленную встречу, потому что от кого-то услышал, будто мастер мирового класса Држончек вовсе и не такой уж мастер, есть и получше, вот он и решил не спешить. Отправился совсем в другое место, встретился с кем-то еще, и я склонен ему поверить. И было бы у него железное алиби, да вот беда — человек, с которым он встречался в роковое время, ни за что не признается в этом, поскольку является одним из замминистров польского правительства.
— А как известно, замминистров у нас что муравьишек…
— Уж это точно, особенно если к ним добавить бывших. Но в любом случае из подслушанного разговора можно сделать вывод, что в условленное время Држончек находился дома и ждал. Ну и дождался. Только кого-то другого. А этот другой лишил его жизни точно таким же способом, каким был убит Вайхенманн, только стреляли в упор, а не в спину. Два выстрела. Сделав свое дело, убийца тут же ушел. Очень спешил, так спешил, что забыл о дверях, хотя мог бы взять ключи Држончека и запереть квартиру, тем самым отодвинув момент обнаружения трупа. Глазастая соседка, которая присматривала за квартирой, заметила, что дверь приоткрыта. Она толкнула незапертую дверь, обнаружила за ней труп и в жутчайшей истерике выскочила на улицу…
А это я уже почти видела собственными глазами.
— И тут, — злорадно добавил журналист, — у бедняги сразу же возникла проблема: придется признаваться, что сдавала чужую квартиру. Если бы этот Држончек хотя бы самоубийством покончил! Тогда еще можно попытаться доказать, что некто проник в квартиру, чтобы именно в ней лишить себя жизни, просто с целью подложить свинью порядочным людям.
— Да, не позавидуешь бедной женщине, — согласилась Магда.
Я задумалась на минуту, затем спросила, где же проклятый Држончек договаривался о встрече со спонсором.
— Я же сказал — в Лодзи.
— Нет, в каком именно месте? В забегаловке, на телевидении, у каких-то знакомых?
— На телевидении, в буфете. Говорил по своему сотовому. Народу в буфете было много.
— Ну, в таком случае через час об этом мог знать весь мир, не только весь город. Я-то надеялась, беседа была более камерной, тогда удалось бы, возможно, сузить круг подозреваемых. А еще лучше, если бы разговор слышал всего один человек.
