воспитать надо.
– Вы сами сказали, что в доме должна быть единственная хозяйка. Это вы, Вероника.
– Любопытно. Мы не встречались раньше? – кожа похолодела от взгляда, которым она обвела мое тело. – Хотя вряд ли я бы стала общаться с обычной поварихой.
– Точно. Так мы идем?
– Да, пошли, покажу тебе запасной ход и даже вызову такси. Цени мою добродетель.
Главное от нее не захлебнуться.
– Что? – черт, неужели вслух сказала?
– Ничего, пойдемте, – я ни минуты не хочу оставаться в этом доме.
От сестры до сих пор потряхивает. Объяснять ей, кто такая Ева, что она делает в моем доме, не посчитал нужным. Тем более отчитываться. Она, конечно, сестра и я, разумеется, за нее любому пасть порву, но и она должна знать свое место.
Наверное, не знай я, что делал с ней отец, не снимай я это на камеру, я бы плюнул на нее. Но мы всегда были в одной лодке. Прогнившей, гнилой лодке, наполненной грязью, но мы поддерживали друг друга. С самого детства покрывали, получали люлей, были действительно одной семьей. Тем не менее она тот омут памяти, который постоянно напоминает, каким бесхарактерными и слабовольным я был. Не мог противостоять отцу, не мог даже ударить его. Не защитил сестру, когда та начала не только идти на поводу у отца, но и сама искать клиентов.
Не знаю, истории ли Евы с их выводом о преступлении и наказании, а может быть появление сестры и всколыхнувшиеся воспоминания, но я понял, почему пошел спасать Нику. Почему мстил за нее отцу Даши, теперь уже Синицыной и другим ублюдкам, которые имели мою сестру. Я не ее защищал, ей это было не нужно, я тешил свое чувство вины. Чувство вины за то, что в свое время не смог ничего изменить. Не убил ублюдка в тот самый миг, когда он вручил мне камеру и сказал снимать сестру. Можно сколько угодно говорить, что дети не несут ответственности за поступки родителей, но мы все несем ответственность за свои поступки, а я не сделал ничего.
– Харитон Геннадьевич, – отвлек меня от самобичевания Гриша, заглянувший в дверь. – А я уже вступил в свои обязанности?
– Не понял. Что за вопросы?
– Просто если вступил, то должен вам сказать, что ваша сестру вывела вашу… Повара через заднюю дверь и повела к калитке в сад.
Я бы хотел вскочить, но боль в ногах дала о себе знать, и я просто проревел.
– Туда. Всех. Не дать уйти.
– Я так и хотел сделать, но разве она не испугается?
– Быстро я сказал, – проорал я, и сам поехал в сторону черного хода. Он вывел меня на дорожку, я увеличил скорость. Эта штука может разгоняться до двадцати километров в час, все быстрее чем ногами. А сейчас это было необходимо. Невольно взглянул на небо, где стремительно темнело, и матерился про себя. Это же надо. Нет, это же надо! Мало того, что она так и не сказало о себе ни слова правды, так она еще и смотаться решила. От меня. Словно я какое-то чудовище!
Когда я подъехал к калитке, из нее вышла самодовольная сестра. И как бы я не любил ее, мне очень хотелось ее ударить. Сейчас буквально убить. Тут же подбежали охранники во главе с Гришей. Они застыли, не зная, что делать, ну и, конечно, очень интересуясь семейными разборками. Но это уже не важно. Меня не волновали их уши, я уже решил для себя, что Еву не отпущу. Плевать, кто она. Плевать, что у нее сын. Она должна остаться. Она должна стать тем стимулом, который поможет мне встать на ноги, дышать полной грудью, понять, что такое любить по-настоящему. Именно она, а не те тысячи шлюх, что прошли через мою постель.
– Ты что наделала?
– Решила проблему. Мы оба знаем, как ты падок на уличных девок. Ну зачем она тебе?
– Моя жизнь тебя не касается! Ты жива, здорова и свободна только благодаря мне! И эта твоя благодарность?! Так ты говоришь мне спасибо!
– Закрой рот! Ничего бы этого не было, не будь ты мямлей, дай отпор отцу тогда, когда это было нужно! И что, хочешь сказать, что теперь будешь счастливо жарить повариху, наделаешь поварят, а я должна спокойно смотреть на это? Должна порадоваться за тебя?!
– Должна. Но ты неспособна на это.
– И что теперь? Догонишь эту суку? Женишься на ней? А меня выгонишь? Выгонишь сестру? После всего?
Она словно открыла мне глаза. Вот просто развязала платок, который их стягивал.
– Как ты поняла?
– Что? – она сделала шаг назад, но Гриша схватил ее, а я приблизился как можно ближе.
– Как ты поняла, что я буду с ней счастлив? Что хочу на ней жениться.
Ника проглотила слезу и наклонилась к моим губам, как можно ближе.
– Потому что я знаю, что такое мужское желание. Я питаюсь им каждый раз, когда на меня смотрят, но в твоем взгляде было нечто большее.
– Что?
– Ты не просто хочешь войти в ее тело, ты хочешь всосать ее душу. Но пойми, ты погибнешь, она погубит тебя, она не любит тебя. Смотри, как быстро она ушла, она даже не стала бороться!
– Гриша, – сказал я с улыбкой. – Отведи Веронику в ее комнату и запри там.
– В смысле, запри. Ты совсем страх потерял?!
– Потеряла его ты, когда решила, что можешь решать что-то в моей жизни. Но я тебя не выгоню, ты открыла мне глаза. И тебя я сейчас хочу видеть в последнюю очередь.
– Харитон, – кричала она за моей спиной, пока довольно сильный Гриша тащил ее в дом. – Харитон! Ублюдок! Ты такой же как он! Такой же!
Слушать ее дальше не было смысла, и я помчался на своей тарантайке вперед, по лесной дорожке, к месту, где можно перебраться через поле и оказаться на шоссе. Там рядом остановка. Насколько же я ей действительно неприятен, что она рванула в ночь. Или ее тайна настолько страшна, что она боится в ней признаться?
– Ева! – заорал я, и стайка ворон слетела с дерева, создавая вокруг ауру кладбища. Именно оно здесь и было. Родовое кладбище Черепановых. Еще не было «Рублевки», а наш дом уже стоял. Часто сжигаемый и часто перестраиваемый. Я ненавижу его, но продолжаю здесь существовать, словно наказывая себя за все. Словно имея совесть. – Ева!
Парни охранники уже отстали, а я продолжал ехать вперед, выкрикивая имя. Снова и снова. Срывая горло.