Твердо решив вести себя спокойно и не волноваться, Мадлен откинулась назад и поставила на сиденье, между собой и Рэнсомом, сумочку. Телохранитель постучал по стеклянной перегородке, отделявшей водителя от пассажиров, Мадлен обернулась, чтобы помахать рукой Престону. Машина тронулась с места, и уже через несколько минут они завернули за угол.
Господи, как же хотелось Мадлен в эту минуту любить Престона! Как бы она хотела забыть о присутствии рядом этого опасного человека, от одного только вида которого по всему ее телу точно пробегали искры электрического тока! Она вздохнула и уже в следующее мгновение совершенно забыла о Престоне.
– Итак, – лениво проговорил Рэнсом, переворачивая газетную страницу, – Престон, по-видимому, получил свое прошлой ночью?
Мадлен моментально разозлилась – от одного только его тона.
– Не твое дело!
– Эта ночь, как я вижу, улучшила его настроение в значительно большей степени, чем твое… – продолжал он. – Он всегда такой болтливый после бурной любовной ночи?
– А ты всегда суешь нос в чужие дела? Думаю, любовные отношения других тебя совершенно не должны касаться…
– А, так это у вас – любовные отношения? – Рэнсом с отсутствующим видом пожал плечами и снова уставился в газету. – Ну да, конечно, как мне сразу не пришли в голову? Ты ведь по крайней мере сказала ему свое имя.
Не в силах больше выносить идиотские замечания Рэнсома, Медлен огрызнулась:
– У тебя всегда такое отвратительное настроение, если накануне не было «бурной любовной ночи»?
Рэнсом оторвался от газеты, в глазах его вспыхнули злые огоньки.
– Почему ты решила, что у меня не было любовной ночи? Как раз была, и я провел ее просто великолепно. Рассказать поподробнее, мисс Баррингтон?
Мадлен раскрыла рот от удивления, потом, опомнившись, отвернулась и стала смотреть в окно.
– Не стоит, – сухо проронила она. И через несколько секунд неожиданно спросила: – Ты говорил ей обо мне?
– Ну как тебе сказать. Честно говоря, у нас оставалось не слишком-то много времени на разговоры. А если и оставалось, то говорили мы, конечно, не о вашей милости.
– М-м-м, – только и сумела выдавить из себя Мадлен. Она почувствовала, как закружилась голова: машина снова повернула за угол.
– Кроме того, – равнодушно продолжал Рэнсом, – не думаю, чтобы моей девочке было интересно выслушивать всякие глупые истории.
– Да-да, – рассеянно пролепетала Мадлен. Она дышала так, словно ее ударили в солнечное сплетение. Она снова посмотрела в окно, желая сейчас только одного – чтобы Рэнсом замолчал, чтобы снова начал читать газету и на какое-то время забыл о ее присутствии.
Через несколько мгновений она услышала, как шелестит газета. Повернувшись, Мадлен увидела, что он снова углубился в чтение – даже его лица теперь не было видно. Ничего не оставалось, как снова смотреть в окно. Чувствовала она себя ужасно глупо.
Ну разумеется, он спал с другими женщинами! Разве могло быть иначе? Почему же тогда она так изумилась его признанию? И почему известие о том, что прошлую ночь он провел с другой, причинило такую боль?
Закрыв глаза, Мадлен изо всех сил пыталась успокоиться. Странно – у нее было ощущение, будто кто-то присвоил себе то, что принадлежало ей одной. Она открыла глаза, но очертания предметов расплывались перед ней – опять кружилась голова. Мадлен зажмурилась и сжала зубы. Господи, она просто сходит с ума! А как безобразно себя ведет! Где ее гордость, приличия? От них не оставалось и следа, как только рядом появлялся этот человек. Нет, надо взять себя в руки и ни в коем случае не показывать, что ее волнуют его любовные истории. То-то бы он поднял ее на смех!
Да, не слишком-то хорошо она начала – вместо того чтобы держаться с достоинством и не обращать внимания на колкости Рэнсома, сама ему уподобилась! И почему только он так на нее действует? Но хватит, никому и никогда она не позволит издеваться над собой. Она все-таки Мадлен Баррингтон!
Окончательно решив не испытывать к мистеру Рэнсому ничего, кроме холодной ненависти, она взяла в руки «Уолл-стрит джорнэл» [3] и углубилась в чтение. Жаль только, что не могла понять ни единого слова из того, что там было написано.
Рэнсом не отрывался от газетных страниц до тех пор, пока они не подъехали к аэропорту. Черт побери! Он не понимал ни единого слова и тем не менее упрямо продолжал держать газету в руках, используя ее как преграду между собой и этой женщиной, – а иначе он бы уж точно не выдержал и, бросив ее на сиденье, тряс бы от злости, пока у нее не отвалилась бы голова. Искушение так поступить стало невыносимым с того самого момента, как она, высокомерно взглянув на него, погрузилась в чтение, совершенно, казалось, забыв о его присутствии.
Конечно, он не знал, чья это была идея – пригласить его сегодня утром подняться к ней в квартиру, однако цель приглашения была абсолютно ясна. Ее дружок хотел лишний раз показать ему, чья же именно Мадлен Баррингтон – ну а она, по всей видимости, намеревалась поставить его в известность о том, что какая-то там ночь в Монтедоре ровным счетом ничего не изменила в ее жизни. Рэнсом поежился. Сегодня утром ему понадобилось все его самообладание, чтобы не спихнуть этого Престона в шахту лифта. А сейчас… Сейчас терпения требовалось еще больше, чтобы не задернуть занавеску на стеклянной перегородке, отделяющей их от водителя, не бросить мисс Мадлен Баррингтон на сиденье и не сделать с ней все, что нужно. Уж тогда бы она забыла даже имя своего дружка…
«Давай обойдемся без имен», – сказала она ему тогда. Впрочем, почему она должна открывать свое имя первому попавшемуся незнакомцу, в дешевом номере отвратительного отеля где-то на краю света? Действительно, кто он такой? Никто. Он уже достаточно поработал с богачами и прекрасно знал, что некоторые из них сволочи… Он только ругал себя за то, что позволил себе чересчур увлечься этой мисс Мадлен Баррингтон. И был невероятно зол на нее за то, что обращалась она с ним как с деревенским дурачком. Поэтому, выходя сегодня утром из ее квартиры, он и чувствовал такую резкую, непереносимую боль.
Рэнсом изо всех сил старался не думать об этих двоих – о том, каково им было вместе в постели. Но боль не проходила. Перед глазами проплывали любовные сцены, когда он тупо смотрел в газету. Господи, ну что там у них могло быть, у Мадлен и этого придурка? Какую ночь провели они? Такую же страстную, пламенную, нежную и головокружительную до безумия, как тогда, в Монтедоре? До конца жизни не сможет он забыть этой ночи. Нет, скорее всего так у них не было. Не могло быть. Престон не походил на человека, который мог вдруг полностью забыть обо всем на свете – и отдаться чувствам. Но, с другой стороны, ведь и Мадлен не показалась ему эдакой секс-бомбой, когда он впервые увидел ее… Однако, когда пришло время, она внезапно оставила скромность и сдержанность – и отдалась любовным утехам, как никакая другая женщина на всем белом свете.
