ей никто не обещал. Ее начальница, красивая, злая женщина, в свои пятьдесят один похожая на скучающую супругу какого-нибудь нефтяного магната, считала, что хорошим бухгалтером нельзя быть ради диплома. Возможно, она была и права, только Киру она не любила. «Безынициативна, медлительна, равнодушна, исполнительна, но из-под палки», — Кира слышала, как она говорила это кому-то по местному телефону, наверное, начальнице отдела кадров. Неудивительно, что ей не давали кредит...
В кабинете, который Кира делила еще с тремя сотрудницами — такими же «номенклатурщицами», — царило оживление.
— Кира Игоревна, а Ирочка от нас уходит! — объявила Настя, сияя, как медный грош. Кира выдавила улыбку, прошла на свое место и включила компьютер.
— Помните, она все к Лизе, ну, секретарше нашей, бегала? Чтобы та ей помогла с перепиской? Так вот, этот Вольфганг прислал ей приглашение! Представляете?
Кира растянула губы, боясь показаться совсем уж невежливой, но, видимо, недоумение и непонимание никуда не делись. Настя всплеснула руками.
— Ну как вы не помните, Вольфганг, ну, Волечка же! Ну немчик этот, его еще тетя Дуся наша все чаем поила? Такой высокий, полгода назад приезжал? Ой, Кира Игоревна, у вас и память. Вы же сами тогда за Юльку Ире справки на визу делали!
Кире очень хотелось сказать, что ей наплевать и на Волечку, и на Юлечку, и на Ирочку, и на саму эту Настю, и вообще на всех этих тупых девочек. На их новости, на голоса, похожие на щебетание ведущей какого-нибудь дурного телеканала, на их жизнь.
— Я очень рада за нее, Настенька.
Девчонки продолжали обсуждать будущее Иры, правда, уже вернулись за рабочие места и быстро шпарили по клавиатурам, а Кире хотелось сесть и разрыдаться. Не от зависти — от тоски и беспросветности, от людской подлости, от несдержанности Лени, оттого, что из-за всего этого у него загублена жизнь.
— Кира, вам плохо?
Ира, или как ее там теперь будут звать — Ирена? — наклонилась над ее столом и заглядывала в глаза. Похоже, даже участие ее было искренним.
— Кира, идите домой. Вы, наверное, перегрелись на солнце, пока шли. Или тепловой удар у вас. Идите, мы забьем ваши накладные, я скажу, что я вас отпустила.
Кира кивнула. Ира была в их комнатке старшей, по-хорошему надо было пойти к начальнице, но видеть сейчас эту самодовольную стерву Кире хотелось меньше всего. «Даже если Ирка меня и подставит, — решила она, — уже наплевать...»
Кире хотелось, чтобы пошел наконец дождь.
Очередная посетительница ушла, недовольная всем на свете и грозящая «дойти до президента». Валентин помассировал пальцами виски, в которых с самого утра работала наковальня, прислушался. В дверь никто не стучал, и он с надеждой подумал, что, возможно, на сегодня с визитами граждан покончено.
По делу явились только три человека: представитель одного из потерпевших, девушка из опеки и старичок, неожиданно давший толковые свидетельские показания. По иронии судьбы даже дедушка оказался бывшим СМЕРШевцем, то есть почти коллегой. Остальные посетители жадно, как лангольеры, сожрали время и, кажется, даже пространство. Толку от их прихода не было никакого ни им самим, ни следователю Валентину Невстроеву.
За дверью послышались голоса: недовольный женский, бурчащий мужской и резкий, командный — помощницы Валентина. Потом дверь открылась, закрылась снова, и Валентин открыл глаза.
— Что, совсем плохо? — сочувственно улыбнулась Лиза, кладя на стол три тяжелые папки и устраиваясь рядом на стуле: по привычке, она поджала одну ногу, уперлась локтями в колени. — Анальгин есть в аптечке, давно бы выпил и не мучился.
Валентин страдальчески отмахнулся.
— Ни черта не поможет, я знаю, — вздохнула Лиза. — Давай я приму этих двоих. Иди домой. Сколько ты спал за последние сутки? Часа четыре? Пять?
— Без понятия, — Валентин встал, потянулся, подошел к окну и открыл его, несмотря на то, что в кабинете работал кондиционер. — Ты их примешь, потом жалоб не оберешься.
— Шеф не тупой, сам следователем двадцать лет отработал. Хочешь, кофе сварю?
Не поворачиваясь, Валентин кивнул. За окном было пекло, солнце жгло, город стекал в закованную в гранит реку. Лиза занялась кофеваркой, а Валентин подумал, как же ему с ней повезло.
Нет, поначалу он воспринял саму весть о том, что с ним будет работать девушка, в штыки. Он представил капризы, разговоры с подружками «о любви» во время работы, ежемесячные истерики и все то, на что жаловался брат Женька: будучи деканом, студенток тот боялся как огня. Но прежний помощник получил назначение, и он был хорошим, толковым парнем. Валентин рассчитывал, что новый будет не хуже, но шеф сообщил, что новой будет помощница. И весь спор прекратил одной фразой:
— Не сработаетесь — там посмотрим.
Лизе было уже двадцать шесть, она окончила бакалавриат и училась в заочной магистратуре. Бывшая спортсменка, подававшая большие надежды, она получила серьезные травмы в аварии и почти два года пролежала в корсете, потом пошла на юрфак. Худенькая, резкая, с длинными, почти до пояса, светлыми волосами, Лиза сразу поразила Валентина тем, что в ней не было ни капли сексуальности. Не обаяния, не изящества, не того, что могли бы счесть красотой, — а именно «женского очарования». Она была коллегой, с ней было легко. А потом она оказалась редкой умницей, смекалистой, хваткой, она прекрасно вела дела, никогда ничего не забывала, умела ладить и с подследственными, и с потерпевшими, и с начальством, могла успокоить и разговорить любого свидетеля, на нее можно было положиться в любой момент, и, когда шеф как-то завел разговор о том, что имеется новая кандидатура, Валентин чуть не послал его к черту. Шеф хмыкнул, но больше к этой теме не возвращался.
Если бы не Лиза, было бы в сто раз тяжелее.
— Держи.
Она поставила на стол две чашки кофе, снова уселась, с удовольствием, жмурясь, как кошка, отпила из одной.
— Только окно закрой, нас хозотдел сожрет, если что.
Валентин какое-то время смотрел на свою чашку, потом решился:
— Помнишь Рязанцева?
— Ну еще бы, — поморщилась Лиза. — Что, прилетело за подписку? Я говорила, что не стоило. Сидел бы, как все остальные сидят. Он не палатку обнес.
— Нет, — Валентин поднял голову, посмотрел в ее невероятные зеленые глаза. Поначалу он думал, что Лиза носит линзы. — У меня сегодня была его мать.
И насладился сполна удивлением, появившемся на ее лице.
— Он
