Сцены великого самоотречения не было. Этот роман возник из весны и юности, и с наступлением осени он завершился.
Возможно, отец считал, что будет лучше, если я не буду иметь возможности увлечься кем-нибудь еще, и предложил мне оставить художественную школу и работать с ним. Он говорил, что сможет научить меня гораздо большему, чем я когда-либо узнаю там; конечно, он был прав, хотя я многому у него научилась, возможность значиться с людьми моего возраста и жить своей личной жизнью была утрачена. Моя жизнь протекала между работой с отцом и уходом за матерью. Кода она умерла, я надолго была оглушена этим горем, и, немного оправившись, почувствовала, что уже не молода, и с тех пор, убедив себя в том, что не представляю интереса для мужчин, свое стремление к любви и замужеству обратила в страсть к живописи.
— Эта работа для тебя, — сказал мне однажды отец. — Ты стремишься восстановить все.
Я поняла, о чем он говорил. Когда-то я мечтала сделать из Чарльза великого художника, а он хотел быть беззаботным студентом. Может быть, поэтому я его и потеряла. Я хотела восстановить в матери ее прежнюю силу и интерес к жизни. Я старалась прогнать апатию, охватившую ее. Но, надо сказать, я никогда не пыталась изменить отца, да это было бы и совершенно невозможно. Я понимала, что силу характера я унаследовала от него, а в то время он был сильнее меня.
Я помню тот день, когда пришло первое письмо из замка Гейяр. Граф де ла Талль владел картинной галереей, Старинные полотна требовали восстановления, и желал Проконсультироваться у отца о частичной реконструкции замка. Может ли месье Лоусон приехать в замок Гейяр, определить необходимый объем работ и, если взаимная Договоренность будет достигнута, остаться там до завершения реставрации?
Отец был в восторге. «Я пришлю за тобой, если это будет возможно, — говорил он мне. — Мне потребуется твоя помощь в работе над картинами. Тебе очень понравится место. Замок пятнадцатого века, и надеюсь, сохранилась большая часть оригинальной постройки. Это будет просто великолепно.
Я затрепетала. Во-первых, мне безумно хотелось провести несколько месяцев во французском замке, во-вторых, отец готов был признать мои обширные познания в том, что касалось картин.
Однако, в следующем письме граф отсрочил приглашение. Не вдаваясь в подробности, он писал, что при нынешних обстоятельствах визит невозможен. Он даст знать позже.
Отец умер совершенно неожиданно от удара примерно через два года с того дня, как получил это письмо. Было ужасно сознавать, что я осталась совсем одна. Я чувствовала себя одинокой, обделенной и растерянной; кроме того, у меня было очень мало денег. Я помогала отцу в работе, и теперь не знала, что будет дальше — хотя люди и привыкли к тому, что я помогала ему и несомненно была очень полезна в этом качестве, как они отнесутся к тому, что я его заменила?
Я обсудила это с Анни, нашей пожилой служанкой, работавшей у нас много лет, а теперь уезжавшей к своей замужней сестре. Она считала, что у меня только два пути: я могла быть гувернанткой, — как многие женщины из приличных семей, — или чьей-нибудь компаньонкой.
— Ни то, ни другое, — сказала я ей.
— Нищие не выбирают, мисс Даллас. Многие молодые женщины с вашим образованием в таком положении вынуждены заниматься этим.
— Я работала с отцом.
Она кивнула, но я знала, о чем она думала: никто не закажет молодой женщине работу, которую делал отец. И неважно, что я могла ее выполнить не хуже. Я женщина, и поэтому никто не поверит, что моя работа вообще может быть приемлемой.
Когда пришел вызов, Анни еще была у меня. Граф де ла Талль извещал, что теперь готов, и месье Д. Лоусон мог начать работу.
— В конце концов, я и есть Д. Лоусон, — заметила я Анни. — Я могу не хуже отца реставрировать картины. Нет причины отказываться.
— Есть причина, — мрачным голосом сказала Анни.
— Надо решиться. Или это, или потратить свою жизнь на уроки. Адвокаты отца уверяли меня, что необходимо срочно зарабатывать на жизнь. Только вообрази, учить детей рисовать, когда у них нет таланта и они не хотят учиться! Или, может быть, проводить время в компании старой капризной леди, которая станет придираться ко всему, что я делаю!
— Вам придется взяться за первое, что попадется, мисс Даллас.
— Мне попалось это — поэтому этим-то я и займусь.
— Это неправильно. Это никому не понравится. Когда вы ездили с отцом и работали с ним, все было в порядке. Но сами вы не можете этим заниматься. — Я же закончила работу после его смерти... помнишь, В Морнингтон-Тауэрс.
— Ну, это же начинал отец. Но поехать во Францию... в чужую страну... молодая женщина... одна!
— Не нужно думать обо мне как о молодой женщине. Анни. Я реставрирую картины. Это совсем другое.
— Я надеюсь, вы все равно не забудете о том, что вы молодая женщина. Не нужно ехать, мисс Даллас. Так не поступают. Я знаю. К тому же, это будет плохо для вас...
— Плохо? В каком смысле?
— Ну... понимаете, это не совсем прилично. Какой мужчина захочет жениться на молодой женщине, которая была за границей совсем одна?
— Я не ищу мужа, Анни. Я ищу работу. И вот что я тебе скажу: моей матери было столько же лет, сколько и мне, когда она с сестрой приехала в Англию к своей тетке. Эти две девушки ходили в театр одни. Представь себе! Мама рассказывала мне, что делала еще и не такое. Однажды она пошла на политический митинг — в подвале на Чен-сери-Лейн... и именно там она и познакомилась с отцом. Так что, если бы она не была такой смелой и любящей риск, у нее бы не было мужа — по крайней мере, этого.
— Вы всегда умели представить то, чего хочется вам, единственно правильным. Уж я-то вас давно знаю. Но повторяю: это неправильно и я не изменю своего мнения.
Но это должно было быть правильным. И поэтому, после долгих мучительных размышлений, я решила при-1Нять вызов и поехать в замок Гейяр.
Мы проехали через подвесной мост и, глядя на эти Древние стены с громадными опорами, покрытые мхом и увитые плющом, любуясь цилиндрическими башнями, бонусами крыш, я молила бога, чтобы меня не отослали отсюда. Мы проехали под аркой во внутренний двор, где трава пробивалась между булыжником, и меня поразила царившая там тишина. В середине двора был колодец с оградой и каменными колоннами, поддерживающими купол над ним. Несколько ступеней вели к лоджии, и я увидела надпись «де ла Талль» в геральдических лилиях, высеченную в стене над дверью.
Жозеф вынес мои чемоданы, поставил возле дверей и крикнул: «Жанна!»
Появилась горничная, и я заметила ее удивленный взгляд при виде меня. Жозеф сказал ей, что я мадемуазель Лоусон, что меня нужно проводить в библиотеку и доложить о моем прибытии. Багаж отнесут в мою комнату позднее.
