расспросами. Видно было, что разговоры об этом типе доставляют девушке настоящие моральные страдания. Катюха, доброй души человек, постаралась отвлечь все мысли Мадху от столь неприятного ей пассажира и, кажется, у неё это получилось. Вскоре Мадху разулыбалась, на её щёки снова вернулся нежный румянец, она принялась смеяться шуткам моей подруги и, как и раньше, оживлённо с ней болтать. Однако, когда по вагону засновали разносчики с комплексным ужином, упакованным в коробки, девушка отказалась от еды и отправилась к себе на верхнюю полку — укладываться спать.
— Завтра вставать рано, — объяснила она нам, — хочу хорошенько выспаться…
Мы не стали навязываться со своим общением и поужинали с Катюхой вдвоём. Подруга периодически оглядывалась на другой конец вагона и с пристрастием выискивала глазами того самого бла-бла-бла-бла-джи, но он вёл себя спокойно и ничем не выделялся из компании духовных собратьев. Поужинав, брахманы монотонным многоголосьем нараспев затянули какую-то мантру, но, в общем-то, от них больше не было никаких неудобств.
— Как ты думаешь, чем этот мужик насолил Мадху? — спросила меня Катюха вполголоса. Я пожал плечами.
— Да кто ж их разберёт… Может, она была в него влюблена и хотела замуж, а он посвятил свою жизнь богослужению?
— Саш, ну ты как будто «Поющих в терновнике» начитался, — фыркнула она. — Посмотри сначала на неё, а потом на него внимательно… Разве такая куколка, как Мадху, способна полюбить этакую гориллу?
Впрочем, гадать можно было сколько угодно, а узнать правду всё равно было не у кого. К девяти часам вечера большая половина вагона отправилась на боковую, и мы с Катюхой решили, что нам тоже пора ложиться — подъём и впрямь предстоял ранний, поскольку в Ченнай поезд прибывал без четверти семь.
Спал я скверно: то и дело просыпался, ощущая какое-то неприятное волнение. Дело, наверное, было в том, что пассажиры в вагоне, как на подбор, являлись источниками всевозможных беспокойств. Прямо через стенку от меня расположился столетний дед, во сне беспрерывно храпящий и оглушительно пукающий. Через проход на верхней полке спал нервный молодой человек, внезапно громогласно заоравший в ночи:
— Вот дерьмо! Моя одежда упала вниз!..
Во втором часу ночи сосед того парня, с нижней полки, вдруг всполошился, что ему пора выходить. Он зажег верхний свет за полчаса до выхода, перебудив всех близлежащих, и вопил при этом на весь вагон:
— Это станция Салем?! Нет?! А когда же Салем?!!!
«Дурдом какой-то», — подумал я устало, закрывая уши жиденькой подушкой. Беспричинное беспокойство всё усиливалось. Порывшись в походной аптечке, я достал оттуда капсулу «тагары» — индийской валерьянки, и торопливо проглотил, запив водой из бутылки. «Может, хоть ненадолго получится уснуть…» Что самое обидное — Катюху весь этот шум вокруг нисколько не беспокоил, она дрыхла, как младенец, подложив ладошку под щеку. Судя по тому, что с верхней полки не доносилось ни звука — Мадху тоже крепко и безмятежно спала.
…Мне казалось, что я вовсю бодрствую, однако очнулся от того, что меня с силой трясут за плечо. Выплывая из странного полубреда-полусна, я увидел перед собой встревоженную физиономию Катюхи.
— Что случилось? — испугался я. Она пожала плечами.
— А я знаю? Все бегают, орут, суетятся… Я ничего не понимаю, а ты дрыхнешь, как слон! Мне страшно…
И в самом деле, я услышал взволнованные голоса в вагоне. Я приподнялся, опираясь на локоть, и осмотрелся. Судя по черноте за окном, ещё не рассвело. Поезд стоял. Я достал мобильник и вгзлянул на время — почти пять часов утра.
Мимо нас по проходу пробежало двое взбудораженных браминов, а затем, с той же скоростью — в обратном направлении, только уже в сопровождении полицейского. Похоже, дело запахло жареным…
— Что происходит, брат? — окликнул я по-английски молодого индийца, который ночью уронил свою одежду с верхней полки и ругался при этом.
— О, вы не в курсе? У нас человек выбросился из поезда! — пояснил он охотно, радуясь тому, что нашлись свежие уши. — Сразу насмерть…
— Кто же это? — ахнула Катюха. Парень махнул рукой в противоположный конец вагона:
— Один из тех брахманов. Ну, может помните — такой высокий, лысый…
Он ещё не успел договорить имени этого самоубийцы, как мы с Катюхой переглянулись, моментальным внутренним чутьём догадавшись, о ком идёт речь.
— …Бадрипрасад Сомаяджи! — выпалил индиец. Не сговариваясь, мы с Катюхой одновременно подняли глаза к верхней полке, на которой спала Мадху — она была пуста.
— Только один человек выбросился? — быстро спросила подруга. Собеседник вытаращил на неё глаза.
— А что, вам мало?
— Да нет, это я так… — она махнула рукой и стрельнула в меня выразительным взглядом.
— Вы не видели, случаем, куда подевалась наша соседка сверху? — осторожно спросил я парнишу.
— Ну вот ещё, откуда? — отозвался тот. — Я спал, а потом поезд остановился, все завопили и засуетились — не до того было, чтобы отслеживать количество пассажиров. Тут такие дела страшные творятся…
— А откуда сведения, что этот брахман выбросился из поезда сам, а не… — Катюха осторожно подбирала слова., — а не кто-то столкнул его?
— Так свидетели были, — охотно пояснил он. — Двое мужчин задержались возле умывальника в тамбуре, разговаривали. И тут вдруг из вагона вылетает этот самый Сомаяджи, бледнющий, абсолютно неадекватный, подбегает к двери и сигает вниз на полном ходу. Ну, эти ребята и дёрнули сразу же стоп-кран… Да только поздно уже было.
Из-за суматохи с полицией и самоубийством поезд отправился только полтора часа спустя. Мы с Катюхой всерьез обеспокоились тем, что можем опоздать: в десять часов утра из Ченная отходил наш паром до Андаманских островов. К тому же, Мадху так и не появилась, что усиливало наше беспокойство. Ей ведь тоже надо было ехать до Ченная, так почему же она сошла раньше?
— Как ты думаешь… — осторожно подбирая слова, спросила меня Катюха, — она его… убила? Ну, не в прямом смысле, конечно, но… это она каким-то образом довела его до самоубийства?
— Да ну, ерунда, — ответил я бодро, хотя вовсе не ощущал такой уж уверенности. Ужасно хотелось спать, но из-за нервного перенапряжения мы даже не пытались прилечь, а только пили крепкий чай и кофе — разносчики горячих напитков, несмотря на случившуюся трагедию, исправно таскались по вагонам и привычно завывали мерзкими голосами: «Чаий, гарам-гарам чаииий, кофи-кофи, коффиии!..»
— Послушай! — ахнула вдруг Катюха. — А ты обратил внимание, что на полке Мадху нет постельного белья?
Я, видимо, слегка отупел от недосыпа, и поэтому только переспросил:
— И что всё это значит? Что она — вагонная воровка, промышляющая простынями да наволочками сомнительной свежести?
— Да нет же, — подруга махнула рукой, —
