— Значит, ты тоже агент?
— Неужели не понятно?
— Это опасно?
— Не опаснее полета на самолете.
Что-то в состоянии Софы изменилось. Яков это изменение скорее почувствовал внутри себя, где-то там около сердца. Она села рядом на кровать и прижалась к нему. Долго сидели молча. Никто не хотел нарушать установившуюся тишину. Когда люди умолкают, звуки окружающего их мира как будто усиливаются. В Доме Культуры закончился последний киносеанс, и молодежь расходилась по домам, весело перекликаясь. Под окнами послышалось треньканье звонка велосипеда. В соседней комнате заскрипели деревянные половицы.
— Яков Соломонович, — неожиданно нарушила тишину Софа и, голосом тюремного надзирателя продолжила. — Так какого черта Вы так беспечны при выполнении заданий органов безопасности?
«Что это на неё нашло, уж не свихнулась ли», — подумал Яков.
— Я Вас спрашиваю, — продолжала Софа. — Почему Вы чуть ли не расшифровали адрес секретной квартиры КГБ? Почему Вы разбрасываете по всяким книгам секретные записки, вместо того, чтобы их немедленно уничтожить?
— Нежданова. Ну, чистый МХАТ.
Софья Золмановна достала из кармана халата злосчастную записку.
— На первый раз, я Вас прощаю, но в следующий.
Разбуженная голосом спорящих родителей, Роза, наконец, поднялась с постели и пошла туда, откуда они раздавались. Открыв дверь, она увидела папу и маму, заговорщицки склонившихся над хрустальной пепельницей, в которой догорал какой-то листок бумаги.
* * *
Тель-Авив. Штаб-квартира «Моссада». Эли Борух докладывает руководству о выполнении задания.
— Яков Соломонович или «Хронос», как мы его назвали, произвел на меня впечатление осторожного, чтобы не сказать, трусливого человека. Его ценность, как источника информации научно-прикладного характера, не вызывает у меня сомнения. Он действительно находится в составе группы ученых, курирующих промышленное производство советских ядерных боеприпасов. На встрече я его ознакомил со списком вопросов, которые интересуют в первую очередь наших ученых-ядерщиков. По его реакции можно было понять, что ответы на эти вопросы не вызовут у него затруднений. Я не стал прижимать его к стенке и требовать информации прямо здесь и сейчас. Это могло бы его испугать, я в этом уверен. Ему нужно еще время, чтобы дозрел.
Инструкции к тайнику он все-таки взял, так как согласился, что это гораздо безопаснее, чем встречаться с нашими людьми в Москве. К тому же упоминание о счете в банке заметно повлияет на его решение. Первые материалы он обещал подготовить месяца через полтора. Теперь остается только ждать, снесёт ли курочка, как говорят русские, золотое яичко. К сожалению, кроме «Далилы» у нас нет других подходов к «Хроносу», а жаль. Сейчас было бы очень важно знать, что он делает, а главное, что думает. Наши психологи составили его психологический портрет — он им напоминает каплю ртути, которая всегда скользит в сторону наклона. Хорошо, если это наша сторона…
Блистательная мадам Легаре возвращалась домой по парижским улицам пешком, в сопровождении Мишеля де Лафевр. После всех этих треволнений в Иерусалиме, она могла себе позволить немного расслабиться.
Мишель был высокий молодой человек с какой-то особенной, звериной красотой. Богатейший отпрыск знатной французской фамилии, талантливый архитектор, известный ловелас, славившийся своим непостоянством, он почему-то любил иногда показать свою грубость и распущенность, которая, по большому счету, была ему не свойственна. Гали любила иногда проводить время с подобного рода субъектами.
— Ну ты утерла нос Родье, — сказал, смеясь, Мишель и попытался ущипнуть Гали.
Де Лафевр вспоминал, как Гали удалось поставить на место одного видного знатока русской живописи, который утверждал, что женщина и искусство, а также искусствоведение — понятия несовместимые.
Гали мягко отвела руку Мишеля и вошла в дом. Она была недовольна, что ей приходится приводить этого самца сюда, но отделаться от него сегодня не представлялось возможным. Он был очень злопамятным, обиды запоминал надолго и не прощал никому. А его расположение могло еще очень пригодиться Гали. К тому же на сегодняшний вечер у нее не было особых планов. Так почему бы не поразвлечься, не совместить, так сказать, полезное с приятным?
Он начал раздевать ее прямо в коридоре. Гали не нравилась такая бесцеремонность. Ведь она не давала никаких поводов.
— Подожди, — сказала она, — мне нужно сделать один звонок.
Мишель нехотя выпустил ее из объятий.
Гали прошла в комнату, думая, кому бы позвонить. Взгляд упал на листочек, который оставил ей Жан и который она небрежно вложила в записную книжку. Что же, так тому и быть.
— Алло, Жан? — сказала Гали, набрав номер и дождавшись, когда абонент возьмет трубку.
— Вам нужен Жан? Сейчас я его позову, — раздался в трубке мелодичный женский голос.
Гали не успела удивиться: ее внимание было отвлечено Мишелем, зашедшим в комнату. Он стоял в дверях, внимательно прислушиваясь к разговору. Зрачки его сузились, как у дикого зверя. Он понял, что с ним играют. Это только раззадорило Гали, и она не стала выяснять у Жана, кто эта милая девушка, что взяла трубку.
— Жан, привет, дорогой, — томно сказала она, — как жизнь?
— Гали, я так рад, что вы позвонили! Вы ведь простили мне ту дерзость, правда?
— Конечно простила, — Гали с удовольствием заметила, что Мишель крадучись, как тигр за добычей, направляется к ней. Она стояла вполоборота к нему и как бы ничего не видела, — и чтобы доказать это, приглашаю тебя на танцы, завтра вечером, пойдет?
Мишель настиг ее и рванул сзади молнию. Прекрасная грудь Гали словно выпорхнула из тесной клетки. Мишель стал ласкать ее, по-хозяйски обхватив Гали сзади, и осыпая страстными поцелуями шею любовницы.
— Ну что, ты согласен? — продолжала Гали разговор.
— Конечно, — восторженно отвечал Жан, — где встречаемся?
— Завтра в семь, где обычно, — только и успела сказать Гали, когда Мишель, горящий от возбуждения, повалил ее на пол.
Гали не стала возражать. Ей нравилось дразнить Мишеля, но она всегда чувствовала грань, за которой возбуждающая злость перерастает в обиду, и никогда не переступала ее.
Он рвал на ней платье, срывал ажурные трусики, неистово впивался в губы. Он словно бы хотел смять ее, подчинить себе, проглотить целиком, без остатка. Навалившись на нее сверху, он брал ее ожесточенно, с боем, как завоеватель. Она кусалась, царапалась, извивалась, как кошка. Но наконец сдалась, и позволила ему овладеть собою, вернее отдалась ему с той раскрепощенностью и страстностью, с какой делала это всегда. Они достигли пика наслаждения вместе и синхронно разжали объятия, когда напряжение спало.
