снова вырубилась? — проигнорировав вопрос, Алатея едва заметно хмурит брови.
Я киваю, медленно стягивая с нее одеяло и медленно веду костяшками по ее оголенному плечу, замечая россыпь разбегающихся мурашек, следующую за моей рукой.
— Сколько я спала?
— Десять часов, в предыдущий раз — шестнадцать. Идешь на поправку, любимая, — ухмыляюсь я, очерчивая кончиком пальца окружность обнаженной груди. Сначала одной, потом другой, наблюдая, как остро реагирует ее тело на малейшие манипуляции. Розовые соски мгновенно сжимаются в комочки, с губ срывается шумный выдох. Видимо сделав выводы из недавнего опыта, Тея не закрывается, не пытается отстраниться, смиренно принимая свое положение.
— Ты все время был здесь? — осмотрев уже знакомую спальню, она снова переводит взгляд на мое лицо, затем бегло сползает вниз.
— Разумеется, нет. Твой сон и без меня есть кому сторожить.
— Почему ты голый? — удостоверившись, что на мне нет никакой одежды, Тея неприязненно поджимает губы. Насчет смирения, я, похоже, поторопился.
— У меня нет привычки забираться в супружескую кровать в смокинге.
— Я хочу, чтобы ты ушел, — отвернувшись, Тея устремляет взор в потолок, опуская руку на мою ладонь, играющую с острым соском.
— С чего бы? Это и моя кровать тоже.
— Мне неприятно, убери, — вцепившись тонкими пальцами в мою кисть, Алатея отбрасывает ее прочь, а второй рукой тянет на себя одеяло.
Жалкая попытка сопротивления приводит к обратным действиям. Скинув одеяло на пол, я перехватываю хрупкие запястья и навалившись на Тею сверху, вытягиваю ее руки над головой.
— Я вижу, кому-то нравится просыпаться связанной, — раздраженно рычу в плотно сжатые губы.
Ее взгляд горит ответной яростью, дыхание частит, а зрачки медленно поглощают радужку, не оставляя сомнений — она взбудоражена происходящим не меньше.
— Любишь принуждение, малыш? Заводят доминирующие самцы?
— Меня заводят адекватные здравомыслящие мужчины, но ты к ним явно не относишься, — брыкаясь подо мной, дерзит маленькая ведьма.
— Ты не поняла, это был не вопрос, — ядовито смеюсь я, разводя коленом ее ноги. — Я озвучил твою сущность, дорогая жена.
— Дорогих жен берегут, а не… — она не договаривает, ощутив прикосновение раскалённого члена к своей промежности.
— Ошибаешься, детка. Дорогих жен ебут, и чем чаще, тем дороже они становятся, — усмехнувшись, делаю поступательное движение бедрами, скользнув каменным стволом по нежной плоти.
— Ты мне омерзителен, — заерзав задницей по простыни, Тея только усиливает трение.
— Много болтаешь. Соскучилась по моему члену в твоей глотке? — Глаза Теи распахиваются шире, с губ срывается невнятный возглас. Кажется, она против, но кто ее спрашивает? — Если не терпится мне отсосать, только скажи.
— Пошел ты!
— Обозначь куда, или я сам выберу, — продолжаю двигаться, натирая возбужденной головкой чувствительный клитор. Тея стискивает зубы и смотрит так, словно жаждет убить, но ее мокрая щелка хочет совсем другого. — Вообще, меня устраивают оба варианта, но есть еще третий. Может, трахнуть твою задницу, детка? — подыхая от желания взять сразу все, я упираюсь членом в озвученное отверстие.
— Больной ублюдок! — Тея брыкается и сыплет оскорблениями, вдавливая сочную попку в матрас. Словно это может ее спасти от моих посягательств.
— Ты под всеми ублюдками так течешь? Или только подо мной? — ухмыляюсь я, лизнув мягкие губы.
— Тебе лучше знать, — огрызается белокурая язва, отвернув голову.
— Ответ неправильный, — Скрутив тонкие запястья одной рукой, второй обхватываю шею и несильно сжимаю пальцы. Ее лоб и верхняя губа покрываются испариной, подмятое тело мелко дрожит. — Скажи, детка: только под тобой, мой бог.
— Иди к черту, Леон.
— Давай, малыш. Порадуй любимого мужа, — толкнувшись бедрами, снова надавливаю членом на пульсирующий комочек плоти. Влаги уже достаточно, чтобы протаранить нетронутую щелку одним резким движением.
Сучка упрямо молчит, словно специально напрашиваясь на наказание. Идиотка, реально же растерзаю, когда дорвусь. Совсем скоро. Блядское искушение, я почти на грани, контроль трещит по швам. Ненавижу… Почему именно она? Почему с ней? Что, сука, в тебе такого? Ты не Эмили, я отчётливо вижу, кто подо мной, и даже называть ее именем больше не могу. Не сейчас, когда сантиметр за сантиметром погружаюсь в жаркое лоно.
— Леон, пожалуйста. Не так… — хнычет Тея. — Мне страшно.
— Это расплата, малыш, — хриплю я и толкаюсь глубже, разрывая тонкую плеву.
Девчонка выгибается и кричит. Из глаз брызжут слезы. Вбиваю член до упора, накрывая ее рот. Кусаю нежные губы, проталкиваясь вглубь языком, двигаюсь в одном ритме с поршнем, долбящимся между раздвинутых ног. Ее отчаянные стоны вибрируют во мне, пробуждая что-то дикое и настолько мощное, что я окончательно теряю связь с реальным миром. Врываюсь в ее тело беспощадным толчками, гортанно рычу в смятый моими губами рот.
В глазах темнеет, с основания шеи по позвоночнику разливается жидкий огонь, горячей волной ударяя в пах. Оргазм разрывает меня на части, гремит бешеным гулом в ушах. Кончаю долго и мощно, остаточными толчками сливая в нее все до последней капли. Тея больше не бьется, безропотно принимая последние фрикции. На ее запрокинутом лице отрешенное выражение и подсохшие ручейки слез. Истерзанные губы кровоточат. В устремленных в потолок глазах пустота.
— Мне не жаль, слышишь? — шепчу я, не зная, кого пытаюсь в этом убедить. Себя или ее.
Она не реагирует, словно в этот момент находится где-то не здесь. Спряталась в безопасном уголке подсознания, закрывшись от агонии и боли. Я этого хотел. Хотел ее агонии и боли. Почему же тогда так тошно, блядь? Отголоски сильнейшего оргазма не перекрывают непонятную тяжесть в груди.
— Мне не жаль, — повторяю, нежно скользнув губами по ее щеке и резко отстраняюсь, презирая себя за необъяснимый порыв слабости.
Освободив ее запястья, я приподнимаюсь на локтях, и смотрю туда, где соединяются наши тела. Крови много, гораздо больше, чем было в наш первый раз с Эмили. Неудивительно, ее не драл на части, как взбесившийся зверь. Стиснув зубы, я прогоняю воспоминания. Сейчас они ни к чему. Отбросив ненужные мысли, снова натягиваю привычную маску хладнокровного ублюдка, и она мне даже не жмет.
— Мы обновили свои клятвы, любимая. Теперь ты снова только моя, — взглянув в лицо Алатеи, равнодушно бросаю я. Скатываюсь с ее распластанного тела, и встав с кровати, иду в душ.
Алатея
Мне много раз предлагали купить мою девственность. Порой за сумму с шестью нулями. То, что для других мужчин было недосягаемой целью, поскольку я не соглашалась на продажу тела ни за какие деньги, для Леона стало делом десяти минут.
И судя по его словам, он делает это со мной не впервые. Но это не так важно, ведь для меня по ощущениям все в первый раз. Другого «первого раза», если он и был, я не помню. Не помню,
