ее волосы, поднял юбку, она прижала ее руками и засмеялась. Павел встал рядом, чтобы защитить от ветра, обнял за плечи, и она сразу прильнула к нему и повернула голову. Рот у нее был детский, мягкий, дыхание пахло мороженым.
– Тебе холодно…
– Нет…
Он снова поцеловал ее, осторожно и бережно, но она прижалась сильнее, и очарование исчезло. Он отпустил ее и отодвинулся.
– Прости… те, Наталья… Александровна… не знаю, что на меня нашло… Я вас провожу…
– Я тебе не нравлюсь? – спросила она жалобным голосом, ему послышалось в нем кокетство. «Кто она вообще? Я ничего о ней не знаю. Разболтался… за день устал… потерял контроль…»
– Вы привыкли всем нравиться?
Было почти темно, но он увидел, как застыло ее лицо.
– Мне пора домой…
– Да, пойдемте, я вас провожу.
Она почти бежала вниз, неслышно, как испуганный котенок. У выхода остановилась и робко попросила:
– Пожалуйста, не провожайте меня. Тут же близко…
Выбежала во двор и исчезла.
Дома было темно, мать спала. Он взял подзорную трубу, подержал в руках. Положил обратно на полку. Достал из шкафа бутылку коньяка, налил полстакана и залпом выпил. Он в самом деле идиот. Размечтался. Нет больше чистых и невинных. Все они служат Венере. «Я тебе не нравлюсь?..» Выглядит как ребенок, а целуется опытно и привычно… Который он будет у нее по счету? Может, просто хотела братца отмазать… Знает, что он в чем-то виноват… Или это он уже бредит?.. Он вспомнил, что с утра ничего не ел, кроме мороженого. Нет, надо подняться на крышу, посмотреть на звезды и забыть о ней. Мало ли было в его жизни чужих губ.
Он налил еще полстакана, выпил. Взяв с собой бутылку, тихо вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. На пятый этаж поднимался медленно, останавливаясь и отпивая из бутылки, ступеньки колыхались, в горле жгло. На чердаке не стал зажигать свет. Полная луна ярко светила в окно. Темные облака неподвижно висели в пепельном небе, между ними холодно мигали звезды. Наташи тут больше нет и никогда не будет. Не будет ее гладких волос и детского рта. И не надо. Павел закрыл глаза. И услышал сзади шорох. В тот же миг он повернулся, прижался спиной к стене, готовый к прыжку.
В кресле сидела старуха. Он сразу узнал ее мертвую улыбку.
– Здравствуй, малыш! Я пришла за тобой… – проскрипел знакомый голос. – Ты помнишь меня?
Лицо старухи в лунном свете казалось синеватым, а платок и одежда – черными.
– Ты была… молодая и красивая. И зубы у тебя были белые и острые.
– Они и сейчас такие, – усмехнулась старуха, блеснув клыками. – И я снова стану молодой, когда мы вернемся домой. Ты увидишь.
– Тебя нет. Это только сон… я сегодня устал…
– Не болтай глупости. Возвращайся. И мать твоя будет рада. Она никогда тебя не любила, просто смирилась. Что такое жизнь? Всего лишь привычка. Слезы привычки высыхают быстро, она отлично будет жить и без тебя. Ей нет дороги домой. Эта дура наделала много ошибок, которые не прощают.
– Не смей говорить о моей матери!
– Матери! – Старуха хрипло засмеялась, как закаркала. – Сначала она убила твоего старшего брата. Еще до рождения. Потом хотела убить и тебя, но ей помешали. Да ты сам это знаешь. Но когда мы пришли за тобой, она подсунула нам другого, обычного ребенка. Никакого смысла в ее поступках.
– Что вы сделали с Максом?
– Зачем нам обычные люди? Он убежал.
– Где он?
– Кто знает? Может, упал в реку… может, его унес… какая разница…
– Зачем я вам?
– Спроси лучше, зачем тебе этот глупый и грязный мир? Где глупые грязные женщины не стыдятся и сами предлагают с ними лечь. Носят одежду продажных шлюх. Неверные жены рожают бастардов, а мужчины сдают кровь, чтобы узнать, их ли это ребенок. Вернись домой, и ты получишь столько невинных красавиц, сколько захочешь. Их губы не пахнут табаком, они молчаливы, нежны и послушны. Когда одна надоест, ты купишь себе новую. И все они будут любить тебя и служить тебе. Здесь ты проводишь дни среди воров и убийц, обманщиков и насильников. Они тебя ненавидят. Соработники твои смеются за твоей спиной. Вернись, и ты снова станешь лодочником и будешь засыпать на теплом песке у бирюзовой реки, глядя на звезды, и просыпаться от первых лучей солнца и криков птиц…
– Врешь, ведьма! У тебя глаза злые… Чего тебе от меня надо?
– Всего лишь маленькую услугу. Забери с собой одного ребенка.
– Какого ребенка?
– Этот мальчишка, которого все ищут. Он уже рядом, скоро ты его найдешь. Приведи его сюда, и вы оба взлетите с этой крыши вместе с нами.
– Ишь, сп… спланировала… – Павлу было все труднее говорить. – А вот как сверну тебе шею…
Он собрал силы и швырнул бутылку в голову старухи. Бутылка пролетела сквозь нее и разбилась о деревянную спинку кресла. И наступила темнота.
Володю всегда удивляло, как люди исчезают и появляются в пространстве и времени. В детстве, рыдая в детском саду, он смотрел вслед уходящей маме и думал: сейчас еще шаг, и она исчезнет. Навсегда. После длинного тоскливого дня мама появлялась снова, возникала из ничего на том же месте, и каждый раз это было чудо – внезапное заполнение пустоты родным лицом и знакомым голосом. И, повзрослев, он не избавился от сомнений – существуют ли люди, когда мы их не видим? Существует ли мир на самом деле, или всё ему просто снится, и, если сесть в самолет и подняться высоко над землей, может быть, она исчезнет навсегда, и он вечно будет лететь над бездной? Володя никогда не летал на самолете, не ездил в поезде, да и метро пользовался только в крайнем случае. Единственным транспортом, который не вызывал у него особой тревоги, был трамвай – медленный, с большими окнами, дребезжащий на поворотах, как старый будильник. Собственно, и трамвая он немного побаивался, ведь он может сойти с рельсов… Поэтому везде, где можно, он ходил пешком. Особенно если приходилось идти далеко, он ощущал пространство как твердь – перепрыгнуть через него было невозможно, нужно преодолевать его, как будто плыть в плотной воде, – пространство текло, неотделимое от времени, которое струилось
