мне будет очень комфортно, если объект моего желания будет рядом, пока я работаю. Но Ева не из тех, кто будет мешать. Скорее всего, я забуду о том, что она в кабинете, через несколько минут.
– Как я могу тебе отказать?
Я переплетаю наши пальцы, и мы вместе идем по дому, который, как только отыграет свадьба, я выставлю на продажу. Пора начинать жить иначе, вместе с Евой. Ну и сыном ее, конечно. Хотя я пока не представляю даже, как общаться с этим мальчиком. Я ведь даже имени его не знаю. Нет, не то чтобы мне не интересно, просто кажется, что, узнай я его имя, он перестанет для меня быть фантомом, а превратится во вполне реального человека, с мнением которого по итогу придется считаться. А если он потребует от матери развода? Я бы потребовал, найди она нового любовника. А были ли другие?
С каждым днем мне все тяжелее и тяжелее не знать о Еве подробностей. Словно у меня в руках книга, я могу ее открыть, но текст там вверх тормашками. И как ни верти страницы, они все равно остаются в таком положении.
Ева сказала, что уже говорила о смерти мамы, а ее истории во многом правда. Но ведь первая история полноценно роман французского писателя, а вторая – почти досконально история о Синей Бороде. Тогда где конкретно правда?
– Я буду здесь, – усаживается она в кресло возле камина и берет книгу, которую, очевидно, уже почти дочитала.
Я же принимаюсь за работу, тут же связавшись по сети с Кириллом. Мы ночью должны выйти на мировой рынок. И для того чтобы скрыть от налоговой часть доходов, почти все активы перевели в офшор. И как только это было сделано, мы начали выходить на биржу. Теперь наши акции можно покупать. А значит, мы будем становиться только богаче.
Спустя часов пять я потягиваюсь и только сейчас вспоминаю о Еве, которая наверняка ушла. И действительно, в кресле никого нет, как и книги, которую она читала. Это нормально, она просто пошла спать, но мне немного обидно, что она не дождалась меня.
И вдруг, словно отвечая всем моим молитвам, Ева появляется в дверях с подносом и усталой улыбкой.
– Чай?
– С вафлями?
– Пока ты работал, я успела сделать парочку, так что сильно не обольщайся…
– Ты мое чудо, знаешь? Просто совершенство.
Хватаю ее к себе на колени, как только она опускает поднос на столик рядом с креслом. Она и пискнуть не успевает. Сразу принимает меня, мой поцелуй, мое требовательное объятие, в котором нет больше ничего приличного. Чем ближе свадьба, тем больше она открывается. Да, она почти не смотрит мне в глаза, но все равно моя, показывая это всеми своими действиями, выходящим далеко за рамки морали… А иначе как объяснить, что она даже не дергается, когда я оголяю ее грудь, впиваюсь в нее губами, буквально сгорая от похоти, что растекается по венам, двигаясь в одном очень конкретном направлении, делая меня животным. И только у нее есть шанс меня укротить.
– Остановись, кто-нибудь может зайти.
– Тогда закрой дверь.
– Чай остынет.
Она хочет. Черт, я ведь знаю, что хочет! Но каждый раз, когда мы заходим чуть дальше, раздается стоп-сигнал, и она становится той самой Евой, которая вошла в мой дом несколько недель назад. Холодной. Напряженной. Может, она фригидная? Ну а что, всякое бывает.
– Ева, у тебя было много мужчин? – она поднимает брови. – Ты не подумай, я не в укор или еще что. Просто мне кажется, ты боишься секса.
Молчание затягивается. Она словно хочет сказать что-то, но вместо этого становится почти безэмоциональной, может быть, поэтому ее улыбка сейчас так не к месту.
– Твоя история. После этого я расскажу свою. Помнишь, как мы договаривались.
– Я думал, мы закончили эту глупую игру.
– Она не глупая. Только… Я хочу, чтобы ты рассказал что-то по-настоящему злое, что гложет тебя.
– Думаешь, меня что-то гложет?
– А разве нет?
– Ну… Была одна девчонка. Жила в соседнем доме, – в голове взрыв воспоминаний, крики, слезы, я почти наяву вижу эту пухлую тушку, рыдающую на полу, и не чувствую ничего. – Нет, это история не интересная. Лучше я расскажу, как однажды в США мы развели одного миллионера. Притворились геями с одним моим приятелем. Записали видео, а потом его шантажировали. Короче, он потом пытался нас убить. У меня даже шрам остался, – поднимаю рубашку, демонстрируя остатки ножевого ранения. – Но, кстати, он и вывел меня в спорт рестлеров. Мы смогли договориться. И тогда я начал драться на ринге.
– Скучаешь по боям? – спрашивает Ева, но в ее глазах другой вопрос, очередная загадка.
– Может, я смогу в парочке поучаствовать. Если честно, сейчас у меня ощущение, что я могу вообще все.
– Значит… Ты больше ни о чем не жалеешь? То есть о тех людях, которые пострадали из-за тебя.
– Ну а что мне о них волноваться, Ева? Можно, конечно, жить прошлым. Можно страдать и ненавидеть себя. И я это делал. Пять лет ненавидел себя.
– Не себя. Кресло. Ты не ненавидел, ты жалел себя. А теперь готов буквально с ноги ворваться в ту жизнь, которую активно вел.
– Ева, мне очень не хочется ругаться, честно. И доказывать, что я хороший, не стану. Я не хороший, а такой, как есть. И хочу быть с тобой. Разве не это главное?
– Со мной, да. Или с той, что ты себе придумал.
– Об этом можно говорить не прекращая. Мы видим то, что хотим видеть, но я сомневаюсь, что завтра ты вдруг станешь чертом с рогами, дьяволицей, а с парой твоих комплексов и твоим ребенком я справлюсь.
– Ладно, – улыбается она и кивает на чай. – Опять мы с тобой заболтались.
– Почти поссорились ведь, – смеюсь и отламываю нежную вафлю. Все-таки они охрененные. Никто так не сделает. – Ну, я рассказал свою историю. Теперь ты.
– Да, конечно. Она тоже будет короткой. Очень. Жила-была на свете русалочка. И влюбилась она в принца, который жил в королевстве возле моря.
– Эту историю я знаю. Там все закончилась хорошо. Ведьма умерла.
– Это диснеевский вариант. А как насчет настоящего?
– Настоящего?
– О да. Она действительно заключила сделку, получила ноги, но принц не полюбил ее, как было в мультике. И в ночь, когда срок истекал, ей нужно было убить принца и тогда она бы вернулась в морскую пучину.
– Она, конечно, его убила, если не оказалась дурой.
– Она оказалась последней дурой: она оставила принца в живых и
