или опять ограничат встречи, царапалось в груди, но я старалась его не слушать.
Едва сон начал утаскивать меня, как я услышала щелчок двери.
Нафиз, мягко ступая, молча вошёл в комнату. Как и вчера, остановился напротив постели и замер. Но смотрел иначе. Без той саднящей боли, без ненависти. Можно было подумать, что в его взгляде пустота, но это было не так. Ведь я его уже знала, и понимала, что это завеса. Он пытался скрыть свои истинные чувства.
А я была не уверена, что готова эту завесу сорвать. Потому что там может быть всякое.
Мы не разговаривали. Сжав в кулаке край покрывала, он медленно стащил его с меня. А я… сама не ожидала, что почувствую столь сильную жажду его прикосновений.
То, что происходило между нами ночью сложно было назвать занятием любовью. Да и определение “трахаться” было бы не совсем уместным.
Это был сольный танец вдвоём. Он думал о своём, а я о своём. Будто мы были чужими людьми, что встретились где-то в темноте.
А после Нафиз встал и ушёл так же молча, как и пришёл.
Я же не знала, что чувствую. Вчера моя душа рвалась на куски после нашего острого, эмоционально – болезненного отчаянного секса, а сегодня в ней царила пустота.
Непонимание.
Кто мы друг другу?
Муж и жена. Родители ребёнка. Но… кто мы друг для друга? Что нас ждёт? К чему мы придём?
Сейчас это были вопросы без ответов.
Весь следующий день я тоже провела с сыном, а пока он спал, писала. Текст лился так легко, будто он был накоплен где-то за грудиной, ждал своего часа, ждал этого выхода на бумагу, облечения в слова. Становилось легче.
А ночью Нафиз снова пришёл. И снова всё повторилось, за исключением того, что, уходя, он тихо приказал:
– Впредь ложись в постель без одежды.
Так я и делала. А он так и приходил каждую ночь. Мы молча занимались сексом, а потом Нафиз уходил. Секс наш стал ярче, эмоциональнее, вздохи громче, взгляды глаза в глаза жарче, а пальцы, сжатые на покрывале, крепче.
Но мы не говорили.
А на десятую ночь он не пришёл.
Я ждала. Сначала в постели, потом, набросив халат, у окна, потом снова в постели. Уснула около двух часов ночи, так и не дождавшись.
А утром проснулась с горьким чувством ревности.
Почему он не пришёл? Устал от меня? Был с ней?
В первую ночь я думала, что буду рада, если Нафиз оставит меня в покое, забудет обо мне. Своей цели я добилась – была рядом с сыном, никто по времени меня не ограничивал.
Но зудящее чувство не оставляло меня в покое. Оно сначала кололо, потом жгло, а потом и вовсе стало невыносимым.
За завтраком я наблюдала за Рамирой, которая была такой же тихой и печальной, как и все предыдущие дни. Никакой искры. Никакой вспышки, которая непременно бы появилась, если бы шейх провёл ночь с ней. Ничего.
А когда он не пришёл и в следующую ночь, и днём его тоже было не видно, на сердце стало как-то неспокойно. И даже Петя за завтраком спросил:
– Мама, а почему папа со мной второй день не играет? Он каждый день отводил меня в конюшню и там мы смотрели лошадок.
После его вопроса Рамира вскинула глаза и тревожно посмотрела сначала на Петю, а потом на меня.
– Господина два дня нет во дворце, – напряжённо проговорила она, обращаясь ко мне. – Он говорил тебе, что уедет?
Он вообще не говорил со мною. Но это я сообщать Рамире не стала.
– Нет, ничего. А тебе?
– И мне нет. Хотя всегда предупреждал, если не приедет. Всегда. Звонил или, на крайний случай, писал сообщение. И… вообще – то он никогда, кроме двух случаев поездок в Дубай к Премьеру, и не отсутствовал ночью…
Ревность сменилась тревожным чувством. Оно затрепетало за грудиной, заныло. Нафиз мог не сказать мне, потому что не считал нужным, но Рамиру он очень уважал, её бы предупредил. И просто так бы не пропустил время с сыном.
А что если… если с ним что-то случилось?
Глава 36. «Визит и последствия»
Всю ночь я толком не спала. Крутилась с боку на бок, то забываясь в тревожном сне, то выплывая на поверхность. В груди ныло и саднило. Тревога тлела внутри, заставляя изнывать и представлять себе наихудшие сценарии.
И среди них, среди этих сценариев, пугающих жуткими картинами перевёрнутых посреди пустыни и наполовину засыпанных песком автомобилей, среди фантомных перестрелок и расползающихся по идеально белой ткани кандуры [11] алых пятен. Среди этого всего не меньшим страхов вдруг оказался страх, что он с другой.
Нет, не с Рамирой. К ней я ревновала, но как-то необъяснимо иначе. Будто понимала, что она мне не соперница. Но что если Нафиз так устал от наших с ним битв и печальных глаз своей первой жены, что попросту нашёл нам обеим замену. Некую спокойную гавань, где ему не нужно сражаться и не нужно оправдываться.
Утро наступило, и никаких новых вестей о шейхе не пришло. Едва дождавшись завтрака, я поспешила в столовую, надеясь увидеть там Рамиру и, возможно, узнать от неё хоть что-то.
Но она так же нервно ждала меня у входа. Так же глядела с надеждой в глаза.
– Ну что? – спросили мы одновременно.
И поняли, что не порадуем друг друга хорошими новостями.
Шёл третий день, как мы ничего не знали о местонахождении шейха. Рамира связывалась с кем-то по своим родственным линиям, но ответ был прежний. Ничего. Тишина. Кажется, её ещё и отругали, что лезет в мужские дела, а должна сидеть и покорно ждать. Что не её это женского ума дело.
– Ничего, – покачала она головой, отключив звонок, а на глазах её навернулись слёзы. – Я сердцем чувствую, что с ним что-то случилось, Хэриб.
Я попыталась успокоить её, но и сама чувствовала то же самое. Во всём дворце витало напряжение. Это ощущалось. Даже Петя вёл себя тише и был несвойственно капризным.
А потом вдруг, когда мы прогуливались во дворе с Петей, Рамирой и няней сына, за высоким забором, скрывающим дворец от лишних глаз, раздался шум автомобилей.
Ворота распахнулись, и два чёрных внедорожника въехали во двор. Из одного из них вышел водитель, а с задней двери Нафиз.
– Папа! – вскрикнул Петька и побежал по выложенной плиткой дорожке навстречу отцу. – Ты где был? Я соскучился!
Нафиз поймал сына ещё на подлёте и приподнял над собой. Улыбнулся ему и поздоровался сначала по – русски, а потом по – арабски.
Он был жив. Он был здесь.
Но и я, и Рамира заметили, как шейх вздрогнул, когда пересадил сына на левую руку. Выглядел он довольно уставшим, я бы даже сказала измотанным. Кандуры на нём не было, а светлые брюки и рубаха были испачканы.
Внутри меня вспыхнуло нестерпимое желание сделать так же, как и Петя, но я усилием воли заставила себя остаться на месте. Нафиз, неся ребёнка на руках, подошёл к нам с Рамирой. Она мягко взяла его ладонь и приложилась губами к пальцам. выражая свою радость его возвращению и любовь, а я… просто кивнула.
И получила такой же кивок в ответ. А Рамира ласковое поглаживание по щеке.
Вопросов ни я, ни она не задавали. Она из-за воспитания и понимания своей роли, а я от переизбытка чувств словно окаменела.
Подбросив сына ещё раз, Нафиз поставил его на землю.
– Верховный эмир завтра почтит своим присутствием нас. Приготовьтесь, – сказал он, а потом ушёл внутрь дворца.
Рамира вздрогнула. Она выглядела озадаченно, даже встревоженно.
– Кто такой верховный эмир? – спросила я.
– Президент, – ответила она. – Пойдём, нам нужно срочно всё сделать.
Вряд ли я осознавала всю честь, которая должна быть оказана визитом Президента Эмиратов дому шейха Абади аль-Айад, но понимала, что событие это знаковое.
Словно по взмаху волшебной палочки в лёгкой руке Рамиры, во дворце закипела активная деятельность. Прислужницы и прислужники рассыпались по дворцу с вёдрами и тряпками, натирая и без того идеальной чистоты полы и стены. Были заменены занавески, по оконным нишам разложены живые цветы, проверено
