— Жан, о, Жан, — кричала она сдавленным голосом.
Схватив свой чемодан, она резко открыла дверь и бросилась вперед, но остановилась, как пригвожденная, перед силуэтом, слабо освещенным лучами ее лампы.
— Уже на ногах, Алинь? — спросил Жюльен Мутэ.
— Ах, это вы? А Жан?
— Он не ложился совсем. Он торопился закончить приготовления. Я иду к нему, на пляж.
— Я тоже.
— Это неблагоразумно, мой друг, — начал было он, но, заметив в ее руках чемодан, он все понял.
— Значит, вы едете с ним, Алинь?
— С ним. Даже без него.
— Но не может же он вас подвергнуть тем смертельным опасностям, которые его ждут? Что, если он откажет?
— Я умру! Если он не возьмет меня с собой, я умру!
— Ну, хорошо, Алинь, спустимся вместе.
Но она вдруг вспомнила о тех вещах, которые ей больно было бы оставить. Жюльен забрал чемодан:
— Я полагаю, что будет лучше, если я пойду вперед; вы меня догоните. Не задерживайтесь, Алинь. Скоро рассвет.
— Я сейчас догоню, — сказала она, беря в руки лампу.
Но он настаивал.
— Помните, что индейцы не захотят ждать!
— О, не волнуйте меня, — умоляла она: — не то силы оставят меня...
Она пустилась бегом вдоль коридора, сопутствуемая Диком, прошла мимо лаборатории, в которой был свет: собака остановилась и заворчала. Алинь поставила лампу и открыла свой сундук, но Дик ворчал все сильнее, и нелепая мысль пронизала мозг девушки: неужели Зоммервиль, оставив больного сына, провел ночь в лаборатории... Со времени смерти Жозе-Марии собака ворчала таким образом каждый раз, когда встречала ученого, как будто сердясь на него. Она попыталась успокоить собаку, схватила в отделении сундука маленький ящичек и, оставив лампу, пошла к лестнице. Когда она прошла мимо двери лаборатории, она услышала за собой скрип дверных петель, и вдруг она очутилась лицом к лицу с Зоммервилем.
— Алинь, вы? Ах, как хорошо! — шептал Зоммервиль, протягивая к ней руки.
Она хотела было отодвинуться от этих протянутых рук, но ужас парализовал ее. Он говорил голосом, в котором чувствовалось отчаяние.
— Да, да, как хорошо, что вы пришли! Вы верный друг!.. Друг, которого я жду в часы отчаяния. Вы сердцем женщины поняли, что мне нужно утешение.
Она тупо смотрела на протянутые руки, даже не стараясь что-нибудь ответить. Но сквозь открытую дверь лаборатории она увидела, что за окном начал пробиваться рассвет, и невыразимый страх вытеснил из сердца жалость. Нервы напряглись какой-то дикой энергией, и она сухо сказала:
— Я пришла проститься.
— Проститься? — прошептал Шарль, как бы оглушенный ударом.
— Я уезжаю.
Она спешила к лестнице. Он загородил ей дорогу. Дик заворчал сильней.
— Но... Вы смеетесь, Алинь. Что за безумие! Уехать, покинуть меня! Ведь, никогда я еще так не нуждался в вашей дружбе, в вашей поддержке. Куда уехать? Это безумие.
— Дайте мне пройти. Жан Лармор ждет меня.
— Жан Лармор? Этот моряк и вы? Он ждет вас!
— Да, да, меня.
— Вы, образованная женщина, вы отправитесь с этим искателем приключений в дикие края?
— Да. Дайте мне пройти. Он ждет меня. Говорю вам, дайте мне пройти.
Он резко рассмеялся и ударил ногой собаку, которая, лая, бросилась на него.
— Я прошу вас, пустите меня!
— Нет!
— Умоляю вас!
— Нет, вы не пройдете. И вы будете благодарить меня потом. Я буду вашим спасителем. Вы не для того созданы, чтобы умирать с голоду в дьявольских лесах с этим оборванцем. При вашем воспитании...
Он прервал себя, чтобы оттолкнуть собаку, уцепившуюся в его икры. И вдруг золотые стрелы заиграли на потолке лаборатории, которую залило светом. Тогда, испустив дикий крик, повторенный лаем Дика, она бросилась вперед. Руки Зоммервиля схватили Алинь, которая яростно отбивалась. Коробка с сувенирами выпала из рук, рассыпая увядшие цветы и пожелтевшие бумажки. Она бешено боролась изо всех сил, в то время, как он отрывистым, глухим голосом говорил:
— ...Вы не уедете!.. Я вас люблю!.. Вы будете моей женой... Анри выздоровеет!.. Тулузэ уверяет в этом. Он знает врача, который его спасет... Мы убежим от этих кошмаров!.. Убежим с этого проклятого острова... Ведь, вы любили меня до Элен... Останьтесь, останьтесь... Я осуществлю великие дела... О...
Он заревел от боли под впившимися в его тело клыками собаки; жертва вырвалась из его рук. Он схватился за голову собаки, не выпускавшей его ноги.
Сдавленным голосом он изрыгал проклятия, прерываемые стонами:
— Проклятая собака, чудовищный зверь, которого он вернул к молодости!
Дик отпустил ногу, но бросился на него снова, настойчиво, свирепо тянулись его окровавленные клыки к горлу Зоммервиля, колотившего его кулаками по голове. Вдруг ярость собаки улеглась. Может быть, она услышала далекие крики своей госпожи... Она с лаем помчалась прочь.
Алинь побежала по тропинке, оставляя по дороге клочья своей одежды и, не переводя дух, кричала:
— Жан, Жан!.. Жди меня, Жан!..
Она знала, что с первого поворота она будет над пляжем и увидит пристань у своих ног. Спотыкаясь о камни, она торопилась к этому месту, где ей, может быть, придется выбирать между жизнью и смертью, если пирога уже отчалила — люди подымут ее труп. И она не переставала отчаянно кричать.
— Жан, жди меня... Жан, жди меня...
Когда же, наконец, увидит она этот поворот. Неужели она в своем отчаянии пробежала мимо него? Не ошиблась ли она тропинкой? Но Дик подоспел, и к ней вернулось мужество. Обогнув кустарник, она нашла то место, с которого виден был пляж. Жюльен делал ей знаки.
* * *
Моряк вздрогнул, услышав свое имя, произнесенное любимым голосом. Вместе с тремя индейцами он сталкивал пирогу с берега. Не скрывая своей радости, он побежал к девушке.
— Вы, Алинь?
И протянул руки для последнего прости. Но она в порыве бросилась в его объятия.
— Увези меня с собой, Жан! Не оставляй меня одну! Я умру, Жан. Увези меня!..
* * *
Жюльен напутствовал счастливую пару:
— Вы открыли самую важную в жизни тайну. Вы сумели полюбить и быть любимой. Разделенная любовь — основа истинного счастья.
Но во взгляде, который Алинь бросила на замок, — откуда доносились неистовые крики, — он прочитал выражение боли и сострадания и прошептал:
— Да, да, он дорого платит за свои ошибки, за то, что был только полуученым. Наука требовательна и не признает тех, кто не отдается ей всецело...
* * *
Обменявшись прощальным пожатиями с Жюльеном и аббатом, уверяющим, что найдет врача, который исцелит Анри, Жан взял на руки Алинь и понес ее в пирогу, колеблемую волной. Дик вскочил за ними на корму. Прижавшись к груди Жана, Алинь была счастлива сознанием, что сильные руки мужа уносят ее далеко от этого проклятого острова. Взволнованные взгляды аббата и химика долго следили за «Свадебной гондолой», исчезавшей за рифами, прикрытыми плащом водорослей. Солнце вставало над глубоким и чистым, как детский взгляд, небом. Чайки бороздили синее море взмахами белых крыльев...
