— Я с самого начала почувствовала в тебе какую-то странность, — негромко начала она, — но только сейчас поняла, в чем дело. Ты не стал расспрашивать меня ни о любовной связи Джереми с Дарлен Стронг, ни о его так называемой «дружбе» с Уиллардом, ни о месте преступления. Ты даже не спросил, как я отношусь к тому факту, что мой бывший муж был растерзан голодными собаками. На мой взгляд, любой из этих тем должно быть достаточно для сенсационной статьи, которую ты с чистой совестью мог бы отослать в редакцию и умыть руки. Но вместо этого ты вдруг задал мне вопрос о том, как Джереми себя чувствовал после возвращения с войны, каким он стал… По-моему, совершенно ясно, почему в первую очередь тебя заинтересовало именно это.
Амелия и не ждала немедленного ответа, но прошло довольно много времени, а Доусон не проронил ни слова, и она добавила:
— Когда сегодня на пляже мы говорили о войне, ты не стал пускаться в подробности, а ограничился общими словами. Я похвалила твои статьи; для большинства мужчин этого было бы достаточно, чтобы начать хвастаться своим «боевым опытом» и своими подвигами, реальными или выдуманными, но ты этого не сделал. А ведь это было бы только естественно…
— Ты так привыкла, что мужчины начинают распускать перед тобой хвост?
Его тон был почти оскорбительным, но Амелия решила не обращать внимания.
— Вчера утром я заметила у тебя в кухне пустые бутылки. И несколько флакончиков с успокоительным.
— Миллионы людей запивают лекарства виски.
— Да, конечно. Но тебя выдали не пустые бутылки, а твои глаза.
Доусон медленно повернулся, но по-прежнему молчал.
— У тебя глаза человека, который испытывает сильную боль или страдает бессонницей и поэтому полностью зависит от снотворных и обезболивающих препаратов. Такие глаза бывают у тех, кто никак не может справиться с воспоминаниями.
Доусон продолжал молча смотреть на нее.
— Ты обращался к врачам?
Никакого ответа.
— Ты посещаешь психотерапевта или невролога?
Наконец Доусон как-то отреагировал.
— А твой муж… посещал? — спросил он странным, хриплым голосом.
— Нет. Именно поэтому он и стал моим бывшим мужем.
И снова на веранде установилось молчание. Потом Доусон слегка облокотился спиной на перила, сложил руки на груди и скрестил ноги.
— Вот эта тема будет поинтереснее, чем количество пустых бутылок у меня на кухне. Как ты познакомилась с Джереми?
На этот раз промолчала Амелия, и он добавил:
— Что бы ты сейчас ни сказала, я не стану включать это в свою статью. Если я вообще стану ее писать, эту треклятую статью… В любом случае ничто из того, что ты мне расскажешь, никогда не появится в печати без твоего разрешения.
— Откуда я знаю, что так и будет?
— Я обещаю.
Но на нее подействовали не его слова, а его покрасневшие, тоскливые глаза. Слегка откашлявшись, Амелия набрала в грудь побольше воздуха.
— Мы познакомились на свадьбе моей подруги по университету. Ее жених был офицером морской пехоты, а Джереми — его шафером. Они были знакомы еще по учебе в Пэррис-Айленде[18]. Джереми был таким красивым в своей парадной форме! Мы танцевали, пили шампанское и, кажется, понравились друг другу с первого взгляда. Не прошло и недели, как он пригласил меня в ресторан, и я согласилась. Мы встречались почти полгода, потом объявили о помолвке, а через десять месяцев после знакомства — поженились.
— Гм-м…
— Что тебе не нравится?
Доусон слегка склонил голову набок.
— Что ты в нем нашла? Неужели тебя привлекла просто грубая мужская сила?
— Грубая мужская сила?
— Я хотел сказать — может быть, ты увидела в нем просто подходящего самца? Ведь во всех других отношениях Джереми не мог с тобой равняться. Ты — девушка из богатой семьи, дочь конгрессмена, южанка-аристократка…
— Прекрати! В конце концов, это просто оскорбительно! — возмутилась Амелия.
— Но это факт, — спокойно возразил он. — Ты росла в обстановке, которой большинство людей может только завидовать; ты фотографировалась с сенаторами и президентами, ты получила лучшее образование, какое только можно получить за деньги, а Джереми… Он — простой парень, хоть и наряженный в щегольскую офицерскую форму. Впрочем, это не отменяет того факта, что он живет в казарме в Пэррис-Айленде и зарабатывает на жизнь тем, что обучает новобранцев метко стрелять из винтовки.
— Опять Гленда?.. — Амелия прищурилась.
— Я и сам умею рыться в Сети. Сейчас речь не об этом, а о том, чем мог понравиться тебе такой человек, как Джереми Вессон. С точки зрения стороннего наблюдателя, вы ни в коем случае не пара — и тем не менее вы оказались вместе…
Амелия только пожала плечами. Рассуждения Доусона оригинальностью не отличались — именно так думало большинство людей, размышлявших о странности ее союза с Джереми.
— Вероятно, это был тот самый случай, когда противоположности притягиваются, — сказала она наконец.
— Как он за тобой ухаживал? — спросил Доусон.
— Пылко.
— В самом деле?
— Да. Он умел быть очень романтичным и страстным.
— Он что, вырезал твои инициалы на деревьях в саду твоего отца?
— Вообще-то да.
Джереми рассмеялся.
— Я пошутил.
— Зато я не шучу. Один раз он действительно вы́резал мое имя на скамье в парке. А почему тебя это удивляет?
— Потому что подобный поступок плохо согласуется с тем Джереми, который изменял тебе с женой приятеля, — сказал Доусон и, прежде чем Амелия нашлась что ответить, спросил: — Кстати, как насчет Мистера Конгрессмена? Как он относился к зятю? Что думал твой отец о Джереми?
— В первую очередь папа всегда заботился обо мне и желал мне счастья.
— Я спрашивал не об этом.
Амелия ненадолго задумалась, но, вспомнив обещание Доусона ни в коем случае не публиковать полученные сведения без ее разрешения, решила быть откровенной.
— Сначала папу, как и тебя, смущала разница в нашем происхождении. Все-таки Джереми был не нашего круга, и он нисколько не походил на тех молодых людей, с которыми я встречалась до него.
— Осмелюсь предположить, все они поголовно были выпускниками частных подготовительных школ?[19]
— Что-то вроде того. Это были врачи престижных специальностей, перспективные молодые наследники огромных состояний или будущие владельцы процветающих семейных предприятий.
— Я так и думал, можешь не продолжать. Джереми, однако, был слеплен из другого теста…
— Зато у него были серьезные намерения. И держался он уважительно, но в то же время с достоинством. Со временем папа его полюбил, во всяком случае, они отлично ладили.
