– Я останусь, – ответила Вера.
И эта ее безучастность снова отдалась болью у меня в груди.
После легкого завтрака, состоящего из злаковых хлебцев с холодной индейкой, орехов и неизменного зеленого чая, я переоделся в старый рашгард и тайтсы, зашнуровал беговые кроссовки и, поцеловав Веру, наблюдающую за сборами с затаенным интересом, пошел сдаваться на милость лучшего друга.
Выносливость, или физуха, всегда была одной из главных составляющей зрелищного боя. Ведь чтобы выстоять все три раунда одной техники недостаточно. К сожалению, именно выносливость и страдает в первую очередь при нарушении спортивного режима. И в этом вопросе Жданов никогда поблажек не давал. Пробежки были первым, что вернулось в мою жизнь после допуска к тренировкам. Следом за ним столь любимые ступеньки и скакалки, еженедельные взвешивания, бассейн. И только спустя две недели Жданов дал добро на первый тренировочный поединок. И вот теперь мне предстояло доказать, что время я зря не терял.
Два километра до моря мы бежали сквозь сосняк, нарочно петляя между деревьями. Артур взял приличный темп, но я знал, что сегодня нас ждет длительный забег, и расходовать силы не торопился.
Разминка, когда гудящие после бега ноги не хотят слушаться и увязают по щиколотку в песке. Растяжка, такая словно тебе снова десять и из глаз слезы вот-вот брызнут. Ведь в грэпплинге без нее никуда. Часовая тренировка в партере, после которой не чувствуешь свое тело. И купание в ледяной воде. Пробежка на скорость вдоль линии прибоя. Работа с лапами. Снова растяжка, теперь лайтовая. Пресс. Снова пробежка и скакалка. Все это время я следил за пульсом и дыханием. И непрерывно считал про себя. Десять, двадцать, тридцать, сорок…
Доходил до ста и считал снова.
Потому что во время таких забегов лучше вообще не думать, иначе можно прийти к весьма странным выводам.
К дому, вопреки моим ожиданиям, мы возвращались шагом. Усталость, равномерно растекающаяся по телу, морской воздух и ранний подъем – все это в сумме подарило странную легкость и заставляло глупо улыбаться.
– Доволен? – спросил Жданов, усмехнувшись.
В потрепанном рашгарде и шортах он выглядел совсем мальчишкой. Мокрые взъерошенные волосы, горящий взгляд стальных глаз. И ему тоже была нужна очередная доза чистого адреналина, чтобы двигаться дальше.
– Вполне, – ответил я. – Дыхалка целая.
– Тогда завтра начинаем поединки. Сначала три боя по три минуты в стойке. Без перехода в клинч. Скажу Измайлову, чтобы работал на износ.
– Почему ты не взял его сюда?
– Ему тоже есть, над чем подумать, Макс. Как и всем нам.
Я не знал, что на это ответить. Но впереди уже показалась калитка, а рядом с ней немного озабоченная Вера.
– Что случилось, милая? – спросил я.
– Все хорошо, – ответила она. – Просто я вас ждала.
У самого крыльца два лебедя нагло тянули к нам свои шеи. Жданов кинул им корм и слегка шикнул на птиц. Те ответили ему уничтожающим взглядом.
Я первым принял душ, переоделся и на запах еды пришел на кухню.
Оказалось, что Вера приготовила нам обед. Более или менее похожий на человеческий. И даже Артур не нашелся, к чему придраться. Рыба и овощи, сыр с орехами и соленый творог на десерт. Вместо ненавистного мной зеленого чая она заварила черный, и я успел выпить пару кружек, пока Жданов понял, в чем дело.
После обеда Артур устроился в шезлонге на берегу залива, а мы с Верой отправились в кровать. Я хотел многое с ней обсудить, но сам не заметил, как провалился в сон.
А вечером Артур внезапно отменил все тренировки.
Мы, уже втроем, отправились на дюны. Я смотрел, как солнце нехотя садится в море, и прижимал Веру к себе. Артур разулся и шел вдоль линии прибоя, лениво кидая камешки в воду. И это странное, обманчивое спокойствие вдруг показалось мне затишьем перед бурей.
До пятнадцатого июня оставалось чертовски мало времени.
Нас снова ждала Москва.
Глава девятая
Макс
– В красном углу октагона Максим "Профессор" Русланов, двадцать девять лет, Калининград. Вес девяносто три килограмма. Мастер спорта по дзюдо. Мастер спорта по легкой атлетике. Восемь побед, ноль поражений.
На огромным экране над подиумом появилась моя улыбающаяся физиономия. Правда, улыбка эта была похожа на волчий оскал.
Пока снимали превью, я изо всех сил пытался изображать милаху-парня, но что-то пошло не так. Честно говоря, я сам себя начал бояться после этого ролика. До сих пор я даже не думал о том, что где-то внутри меня дремлет дикий зверь. ММА я всегда рассматривал как забаву, довольно легкий способ получить очередную порцию адреналина и деньги. Но никогда до этого дня я не думал о том, что могу войти в октагон только для того, чтобы защитить своих близких.
С тех пор, как я нашел маленький клуб Измайловых, прошел ровно год. Но за это время моя жизнь несколько раз перевернулась с ног на голову и обратно и обрела, наконец, смыслы.
Мне казалось, что обрела.
Когда-то давно мой первый тренер говорил о том, что выходя на бой, всегда нужно знать – для чего ты дерешься.
– Я дерусь, потому что я дерусь, – отвечал я ему словами Портоса.
Думать о бое меня научил Жданов. Думать так, словно каждый твой поединок – последний. И снова и снова поднимаясь на ринг, я повторял себе эту, казалось бы, простую истину, но не хотел ее признавать, искренне считая, что каждая одержанная победа приближает меня к мечте.
Над головой грохотала музыка. Зал неистовствовал. Я сделал глубокий вдох и шагнул вперед. На длинный подиум, утопающий в свете софитов.
Сегодня я точно знал, за что мне предстоит драться.
За мечту. За Веру. За любовь.
Я снял красный рашгард и форменные борцовки. Вскинул вверх руки, приветствуя публику. Трибуны ответили возбужденным гомоном. Артур и Владислав замерли за моей спиной. А где-то там на трибунах, максимально далеко от октагона сидели Вера, Ксюша и Лада. Я не видел их, но знал, что каждый пропущенный мною удар будет бить по ним. Наотмашь.
Но я подумаю об этом потом!
Потому что сейчас есть только я. И тот парень в углу напротив.
– В синем углу октагона Богдан “Движ” Соломатин. Двадцать четыре года. Калининград. Девяносто один килограмм. Серебряный призер чемпионата по рукопашному бою. Серебряный призер Гран-При ММА. Одиннадцать побед. Три нокаута. Ноль поражений.
Зал взревел.
У меня почему-то вспотели ладони.
Только оказавшись в октагоне я посмотрел на Соломатина в упор. Эта сволочь ответила мне самодовольной улыбкой и неприличным жестом, от которого внутри все оборвалось.
Я снова вспомнил темный чердак и дрожащую в его руках Веру.
– Макс! – заорал Жданов, почувствовав, что я готов сорваться.
Я поднял в ответ руку, демонстрируя, что все хорошо.
Тряхнул головой, прогоняя ненужные воспоминания, и полностью сосредоточился на поединке.
Из этой клетки я имел право выйти только победителем.
Взаимное приветствие, больше похожее на истеричный лай рвущихся с поводков псов, и пожелание рефери, в этот раз прозвучавшее, как издевка.
– Покажите красивый и, главное, честный бой.
Начали!
Гонг!
И мы сорвались в дикий заруб в стойке. Такой отчаянный, словно оба мечтали закончить этот бой на первой минуте первого раунда. Жданов не зря учил меня держать руки. Я не просто ушел в глухую защиту, я огрызался. Точечно и верно, и каждый мой удар находил свою цель. Соломатин пошатнулся и уступил мне центр. Я пошел в бешеную атаку, надеясь мощными лоу-киками пробить его железобетонные бедра. Бессмысленно. Об этом Жданов тоже говорил. Вместо этого я вынужден был припасть на больное колено. Соломатин тотчас заметил брешь в моей обороне и упал в ноги, вынуждая меня отступить к сетке октагона. Мы завязались в бессмысленном клинче. Наши силы были равны, даже слишком, чтобы кто-то сейчас смог перетянуть другого в партер. Это понял и рефери. И потому торопливо развел нас по углам.
