хуже. Но сдерживаюсь.
Его слова болью резонируют во мне. Теперь не до смеха.
– Шёл бы ты, а то поставлю ещё один фингал, – вспоминаю свои дворовые замашки.
Уходит, как побитый щенок. Надо подавить в себе эту жалость к тем, кто распоряжается моей жизнью без моего ведома.
Охватывает бессильная злоба.
– Серафима, ты здесь? – выглядывает из-за двери Патимат. – Принеси, пожалуйста, из кладовой ещё орехов.
Следую по коридору, чтобы исполнить её просьбу. Из большой залы доносится музыка. Знакомая всем и каждому. Никогда не доводилось присутствовать на кавказских свадьбах и видеть, как танцуют лезгинку.
Забыв обо всём на свете, я останавливаюсь в нише, откуда открываеся хороший обзор.
Музыка громкая. Ритмично ударяет по внутренностям и барабанным перепонкам, заставляя сердце биться в такт.
Не замечаю, как постукиваю ногой.
Взгляд цепляется за Ратмира. Он выходит в круг, ведя за собой статную, одетую в национальное платье девушку. Она тонкая как тростинка. Её голова покрыта платком. И она кажется мне очень красивой. Фарфоровая куколка из музыкальной шкатулки.
Движения её ног под платьем незаметны, и создаётся ощущение, что она плывёт по паркету.
С замиранием сердца слежу за ними.
Почему-то всегда испытывала неловкость, наблюдая, как танцуют мужчины. Обычно их движения нелепы и смешны. Часто в пьяном угаре им удаётся найти смелость и выйти на танцпол.
Но Ратмир – совсем другое дело. Моё сердце щемит непонятная тоска, когда я смотрю на него. Хочется быть там, рядом с ним. Танцевать, как эта восточная девушка. Хочу научиться так же.
Кусаю губы.
Он не касается её. И в то же время я вижу гармонию их танца. Ведёт её, и она следует за ним. Он большой и сильный, она нежная и хрупкая.
– Смотри не влюбись, Серафима, – раздаётся над ухом голос Патимат.
Вздрагиваю, застигнутая врасплох. Краснею до кончиков волос.
Знала бы она, как запоздал её совет.
Стоило увидеть этот танец, как в моём сердце разрушился ещё один защитный барьер перед Сабуровым.
– Прости, забыла, куда шла, услышав музыку.
Женщина улыбается с грустью в глазах.
– Ничего, я уже принесла орехи.
– Ты когда-нибудь была замужем?
Патимат меняется в лице. Понимаю, что ляпнула лишнее.
– Прости! Не бери в голову!
– Ничего. Пойдём в кухню. Не стоит тут маячить. Заметят ещё тебя.
Следую за ней вприпрыжку.
– И что будет?
– Украдут, дурёха.
Глава 37
За день я так вымоталась, что валилась с ног.
Решила, что останусь с ночёвкой в этом доме. Сил возвращаться в город не нашлось.
Стоило начать раздеваться, как в комнату влетела Мадина.
Она пугала меня своими безумными, мечущимися глазами. Злыми.
– Что, мразь, думаешь, победила? – брызжет ядом.
– Я тебя отравить не пыталась, – отвечаю спокойно. Как ещё с сумасшедшими разговаривать.
– Что бы ты там в своей голове ни думала, Ратмир использует тебя и бросит.
– Как тебя? – не выдерживаю.
Мне надоело, что все пророчат одно и то же.
Начинаю тяжело дышать, заводясь.
– У меня с ним ничего не было, дура. Я неиспорченная. Невинная, – произносит последнее слово по слогам, словно считает, что мне оно незнакомо, – а с тобой он поступит так же, как его отец поступил с той белобрысой шлюхой, что его родила.
Сглатываю слюну. О чём она?
– И как же?
– Если хватит глупости родить от него мальчишку, – улыбается, а глаза пугающе безжизненные, как выжженная солнцем пустыня, – он отнимет у тебя ребёнка. Помучает, поиграет, как кот с мышкой. А затем тебя найдут распластанной на асфальте.
Господи, какой ужас. Закрываю рот рукой, сдерживая крик.
– И Ратмир в курсе, что его отец сделал?
Чувствую, что её слова имели место быть. А история не плод больной фантазии.
– А для наших мужчин обыденность так обращаться со шлюхами подобными тебе.
Это всё меня не касается. У меня будет всё иначе. Не так.
После сказанного Мадиной я долго ворочалась, не в силах уснуть. Картинка, нарисованная её словами в моём воображении, оказалась пугающе реалистичной. И страшной.
Я думала о мальчике, потерявшем маму. По воле отца. Каково ему было расти рядом с отцом, зная подобную информацию? И где этот отец? Понёс ли он наказание? Сомневаюсь.
В доме куча фотографий с мужчиной, который им, вероятно, является. Но я не слышала ни одного разговора о нём и его местонахождении. Жив он вообще ещё?
Надо расспросить обо всём Патимат.
Наутро я уехала из особняка.
Сабуров, как обычно, был чем-то занят, и я не видела его почти неделю. Пока веду себя смирно, ему не до меня.
Сегодня состоится прокат программы перед соревнованиями. На трибунах среди посетителей только родственники гимнасток и более юные дарования из других возрастных групп.
После отравления произошёл откат назад. Даже пропуская один день тренировок, кажется, что все надежды летят в тартарары. А моё выздоровление отняло шесть тренировочных дней. Если бы можно было повернуть время вспять…
Но приходилось работать с тем, что есть.
Мой выход следующий. Волнуюсь. В руках булавы. На мне розовый гимнастический костюм. Мы все похожи на экзотических птичек в своих бросающихся в глаза нарядах. Макияж яркий, стрелки до самого века делают разрез моих глаз хищным. Опасным. И без того пухлые губы кажутся ещё больше. На щеках алеет румянец и светится хайлайтер. Волосы собраны в тугой пучок.
Буквально за минуту до выхода на ковёр я интуитивно нахожу взгляд, направленный в мою сторону. Он прожигал насквозь, пока я ожидала своей очереди.
Ратмир стоял на трибуне, опираясь руками на перекрытие, и смотрел на меня. В горле всё пересохло.
Я спокойно относилась к зрителям. Не волновалась из-за постороннего присутствия на соревнованиях. Но он – другое дело.
Сердце тут же предательски затрепыхалось в груди.
Ну на кой чёрт он здесь появился? Что ему нужно?
Времени думать не оставалось. Мой черёд.
Выхожу на ковёр, принимаю позу.
Сигнал к началу.
Из колонок раздаётся динамичная музыка. Стараюсь обо всём забыть. Где нахожусь, кто на меня смотрит. Важность своего выступления для тренера. Шанс доказать, что я ещё чего-то стою. И рано меня списывать со счетов. Хотя в спину дышат те, у кого нет моих проблем. Никаких проблем, кроме вопроса: как обойти всех соперниц и завоевать призовые места на соревнованиях.
И мозг отключается. Только счёт в голове. Раз. Два. Три.
Такт. Музыка. Движения тела, созвучные с мелодией.
Лица зрителей на трибунах смазываются. Я слышу своё сбившееся дыхание. Ощущаю подрагивание в слабых мышцах. У меня всего полторы минуты. Это так ничтожно мало. И так бесконечно долго. Собираю всю волю в кулак.
Бросаю булавы, перекатываюсь через голову. Поймала.
Снова и снова.
Прыжок. Прогиб. Мах. Скачок.
Музыка заканчивается. Оглашают мою фамилию и сообщают оценки.
Поднимаю взгляд на трибуну. Может, он мне померещился?
Стоит. Так смотрит, будто не видит больше никого и ничего кроме меня.
Сердце пропускает удар.
– Молодец, девочка! Умница! Даже не ожидала от тебя такой экспрессии! – не заметила, как тренер очутилась рядом.
Хвалит меня. А мне стыдно. Кажется, не заслужила я её одобрения.
Недостаточно работаю, мышцы не так сильно болят, пот не течёт ручьём во время тренировок.
