что в комнате чувствовался холод, а она умудрилась заснуть при такой температуре без пледа, не боявшись простудится, а потом у него промелькнула в голове мысль «не пьяная ли его жена в данный момент», но никакого запаха спиртного он не почувствовал.
Ани повернула голову и резко поднявшись, села на кровати, широко раздвинув перед собой ноги, и притом сделав такое странное движение рукой перед собой, словно разгоняя туман, чтобы лучше рассмотреть того, кто возник перед ней так неожиданно. Её мутило, и тяжелая голова так и стремилась снова почувствовать себя на подушке, но слегка простонав, она выдавила из себя всего два слова — Господи. Ты?
У Артура даже взметнулась вверх бровь от неожиданности, потому что никакой радости ни в словах, ни в глазах супруги он не обнаружил и как язвительный ответ на привычку у себя на работе в Калифорнии обмениваться быстрыми короткими фразами чисто по-мужски, совершенно на инерции ответил — А причем здесь «Господь»? Но его внимательные глаза цепко изучали её белое как простынь лицо и взгляд все больше хмурился, все же оставаясь больше удивленным. — «Ты не заболела?» — тут же произнес следом за первым вопросом.
Ани, зачем-то, артистично решила всплеснуть руками, воскликнув «Ах, кто же последним узнает новости из нас?!» и тут же махнула в его сторону рукой, жестом, говорящим о том «Что ничего нового от него и не ожидали, все как всегда»
Он поднялся и сел рядом с ней, но она не хотела сейчас его соскучившихся объятий и никак не понимала, откуда и почему его присутствие так отчетливо её раздражает, и она не может справиться с этой поднимающейся на поверхность волной гнева на него? Это было что-то животное, сильное и так для неё не свойственное.
— Ани, все в порядке? — он продолжал спрашивать. А к ней уже подступали новые позывы рвоты после обеда, который настойчиво заставляла её съесть Бетси и к которому она лишь прикоснулась, но чтобы восполнить совершенно затухающие силы, заставила проглотить несколько кусочков картошки и рыбы. И вот так дергающие нервы эти ненужные вопросы и этот жуткий холод, без которого она не могла, ей становилось легче, но он заставлял дрожать все её тело. И видя эту дрожь. Артур с немым вопросом во взгляде посмотрел в сторону окна и поднялся чтобы его закрыть.
Ани стала медленно и с неохотой сползать с кровати, как растрепанная пьяная куртизанка после бурной ночи, растерявшей все свои силы и выпрямившись, наткнулась на грудь Войцеховского, поспешившего к ней наперерез, увидев, что ей нужна его помощь, так как движения были замедленными и её пошатывало из стороны в сторону.
И Ани только ничком упала ему на грудь, перенеся всю тяжесть своего тела на него. Он услышал её глубокий вздох и её грудь только выдохнула словами — Господи, как мне все надоело! Я больше не выдержу этого! Не могу!
Он машинально стал гладить её по растрепанным волосам, все— таки в прическе, которую исправно ей старалась улаживать Бетси, взяв в самом полном смысле этого слова весь уход за ней в свои руки, как за маленькой девочкой и это, действительно, Ани было так необходимо.
Через мгновение, Ани оттолкнулась от него и с обреченным видом направилась к двери. Он уже видел и осознавал, что её просто на просто мутит и она обессилена и смутная догадка стала закрадываться в голову, но не хватало еще только лишь какой-то не значительной детали, чтобы картина стала четко ясна. — Ани, что с тобой? «Что происходит?» — чисто машинально позвал он и этот пустой, лишний вопрос совершенно вывел её из себя. Она, как только могла, решительно к нему развернулась и развела руками — Что происходит? А что происходит? Все так естественно! — но поток её слов совершенно не соответствовал ожиданиям Артура, зато он был совершенно согласован с её надуманными мыслями и состоянием души в данный момент, хотя они и были для постороннего уха только удивительными и даже по-детски глупыми. Стукнув себя по бокам, она расплакалась капризно и смешно — Я торчу в этой гребаной Америке, одна, без тебя, а ведь ехала сюда ради тебя и что… …я не видела свою Дору. Свою тетушку. Своего любимого Ангела и, наверное, уже и никогда не увижу. Я хочу домой, ты это понимаешь? — она повернула кисть руки ладошкой вверх и очень забавно стала вниз и вверх совершать движения перед его лицом, ну в конец напоминая со стороны только немую комедию, которые только появлялись в кинотеатрах в те годы. Но в её словах было столько боли, она сквозила в каждой интонации, за эти годы она вспоминала свой дом в Будапеште, своих близких людей и своего коня так часто и с таким надрывом, загоняя эти эмоции как можно глубже, потому что с ними ничего нельзя было поделать, они были как немая безысходность, но она и очень часто говорила сама себе «Чуть-чуть Джизи подрастет, и я решусь снова пересечь океан, чтобы повидать своих родных и Ангела» Сейчас она бросала ему это все в лицо, как на развернутой ладони подавая и сил сдерживать себя не было, поток разрушил хрупкую преграду и обрушился на Войцеховского, потому что он был главной причиной всех её страданий. — Господи, но ведь ты же ничего не понимаешь! Как все для тебя легко! А мне моя Родина сниться чуть ли не каждый день, и я буду умирать здесь, в чужой земле! А моя мама и папа похоронены там, там, далеко, за океаном! Ангел, живой ли он, он уже старый, совсем старый, мой конь, он спасал меня, он очень дорог мне и что… …я не смогу погладить его, почувствовать теплоту его тела! — она зарыдала так громко и так безудержно, что Войцеховскому стало не по себе, он растерялся, и даже разволновался столь сильным эмоциональным надрывом женщины, за два месяца резко похудевшей, бледной и нервной.
Он насильно притянул её к себе и сжал в объятьях, пытаясь унять этот бесконтрольный поток слез, движений руками. — Ани, милая моя, ну это же все-таки только конь… — проговорил он на свою беду, так как после этих слов, его оттолкнули с такой силой от себя, что он развел руки в сторону и так и застыл в недоумении от всего непредсказуемого поведения супруги. А ей
