по телеграфу. У неё было мрачное предчувствие плохих новостей, но с какой стороны оно грянет не знала, и все свое последнее время намеревалась потратить на сбор информации с Родины, лелея надежду хоть здесь закрыть для себя пространство тревожности, уповая на то, что у них все хорошо. Ведь она знала и от своего Артура и из писем и телеграмм господина Бугатти, что война сделала свое дело и необходимость в металле выросла в тройном размере, так что наемные работники у предприятия вынуждены были ходить в три смены и, как телеграфировал сам господин Бугатти, он набрал для завода еще с пол дюжины работников и несколько инженеров. Ани получала банковские переводы без перебойно и могла не только содержать дом, слуг, но и регулярно увеличивать свой банковский счет здесь — в Нью-Йорке. А вся зарплата её в клинике Тернера целиком уходила на оплату учебы Билли и помощь нуждающимся негритянским семьям, с коими постоянно поддерживали связь Бетси и Билли и еще оставалось. Ани давно не бывала в их бедном квартале, так как времени ни на что не хватало из-за работы и хлопот, которые все последнее время доставлял ей Войцеховский.
Предчувствие не обмануло. Письмо из Будапешта принес почтальон вечером и после окончания работы в клинике, Ани смогла прочесть его, вернувшись домой поздно.
Бетси застала её в каминной, стоящей у оконной рамы, прижавшуюся лбом к стеклу и уже по её ссутулившимся плечам поняла, что известия пришли горькие. Сбоку черты лица хозяйки показались более заостренными и бледность на фоне темного окна казалась неестественной и не здоровой. Как бы она хотела оградить её от всех этих новостей, но … что же она могла сделать?
В Будапеште сильно болела тетушка Ани, доктора подразумевали туберкулез и это ненавистное и такое пугающее слово отнимало все силы и желание бороться за жизнь. У неё на руках умер первый супруг граф фон Махель, как бы они ни старались противостоять этой болезни! На её же руках умерла черная негритяночка, десятилетняя девчушка и вот тетя, которая взяла её на воспитание после смерти родителей, подверглась этой напасти.
Бетси еле дышала, когда трогала её за плечо, так как её негритянское сердце переполнял только один страх. Страх потерять свою хозяйку и то благополучие, которым она жила последние годы и даже не подозревала, что такое в жизни возможно! Её благополучие целиком было связано с Ани и неотделимо от неё. И пусть это кажется на первое восприятие кощунственным, но это не так, она любила искренне Ани как свою дочь, но только с её приходом в её жизни появилось солнышко и спокойный сон, которого никогда не было, ни одного дня в её тяжелой жизни. Как Ани старалась решать проблемы её родного мальчика, так же Бетси стремилась ограждать её от всего плохого, что приходило в этот дом, но еще ни от одной настоящей проблемы ей её защитить не удалось, это было выше её сил!
Ани не плакала, но когда её огромные изумрудные глаза оказались прямо перед лицом Бетси, в них читалась такая мука! И что-то Бетси хотела спросить и тут же забыла, и только непроизвольно глотнула ртом воздух и замерла. Что только может носить в себе человек! И какова его внутренняя сила? Она неимоверна! Она была поражена сейчас этой силой! Только сейчас она по-настоящему увидела какой страх носила в себе её любимая девочка, как про себя называла она Ани, и сколько храбрости и выносливости было в её хрупком теле, изящном и тонком и главное, а это самое невероятное, так тщательно от всех скрываемом. Господи — прошептала губами беззвучно негритянка — сколько в вас страха и силы. Моя Ани!
Она хотела может быть обнять её, прижать её хрупкие плечи к себе, а может быть поспешить на кухню, чтобы заварить ей настойку на травах, успокаивающую и укрепляющую, а может безудержно, сейчас разрыдаться? Она так и не поняла… Но Ани почему-то так твердо запретила ей хоть как — то проявлять свои эмоции только лишь знаком — она отрицательно покачала головой, но Бетси это словно обдало холодной водой и она невольно застыла, со сложенными на груди руками. Потом она вспоминала эту сцену, пытаясь понять. Что её так мгновенно остановило и поняла, она прочла это в глазах своей хозяйки, в движении головой, а может на энергетическом уровне считала её волю, только так надо было, на интуитивном уровне она поняла, что, если начнет плакать, жалеть Ани, та потеряет все свои последние силы, которыми она держалась все это время, чтобы не упасть духом.
Ани не спала, сидя на кровати в платье. Первый раз в жизни, она совершенно не знала — что ей делать дальше? И самое удивительное было то, что и спрашивать совета или же поговорить с кем-нибудь, ей не хотелось. Подсознание подсказывало, что в данный момент это окажется совершенно бесполезным и неуместным. Войцеховский казался далеким, чужим для неё сейчас, Бетси только сделала бы её очень слабой, а Тернер лишний раз заставил бы испытывать угрызения совести, которые выгрызали сердце как червяк яблоко. А ей нужны были силы, ей так нужны были силы! Она копалась в своих ощущениях, пытаясь найти в них ответ, что она должна предпринять для себя сейчас, понимая, что ответ придет только на интуитивном уровне, и он будет не логичен, но он будет самым верным. Сейчас она стала очень сильной, а может быть черствой, она даже не думала, что сумеет так жить, каждый день натягиваясь как струна, волевым усилием, заставляя прогонять страх, и негативные мысли.
Сон сморил к утру, силы были истощены, и она заснула на не приготовленной для сна кровати, в одежде, свернувшись калачиком, обняв подушку, как в детстве, чувствуя оголтелое одиночество в жизни, когда тоска по родителям приходила тяжелыми приступами.
Ей приснилась мать, отец. Они были вместе и ласково улыбались, но они были такими далекими, она только все время чувствовала, как ей хочется к ним прижаться, но почему — то, то пространство, которое отделяло её от них никак не сокращалось, как бы она ни протягивала к ним руку и не ускоряла шаг, как иллюзия, они были не досягаемы. А затем она очутилась в доме, но не в своем, который выстроила, выйдя замуж за графа фон Махеля, а в том,
