Он схватил ее за волосы, и начал быстрые движения телом вперед-назад. Три-четыре толчка и он тоже кончил. Он крепко держал ее за волосы так, что она чуть не подавилась.
– Ты именно этого хотела? – прорычал он, когда все было кончено.
– О, да, – выдохнула она.
– Прекрасно. А теперь одевайся и вон.
Он был вне себя. Что на него нашло? Он что не может себя контролировать? Что, если Клео передумает и вернется? Боже! Он и в самом деле дерьмо. Может Клео права, решив от него уйти. Может, не дано ему перемениться. Может, он и не хочет меняться.
Он отвернулся, пока Эрика одевалась.
– Ты уверен, что я должна уйти? – прошептала она. Он не ответил. Он не поворачивался, пока не услышал, как закрылась дверь.
Нарочно ли подстроил все это Майк, думала Клео. К тебе в гостиницу или ко мне? Он же этот вопрос задал. Он наверняка должен знать, что у него в номере ждет эта девица, и тогда зачем он ее туда повел? Как-будто хотел, чтобы она его застукала.
Она не понимала его. Это был просто еще один дерьмовый случай на неделе, заполненной дерьмовыми случаями.
Как бы то ни было, это избавило ее от длинного и неприятного разговора. Разговора теперь не будет, а будет просто вежливый обмен посланиями между адвокатами, а потом легкий и быстрый развод. Она даже будет готова полететь в Рино, если это поможет провернуть все по-быстрому.
Все обрушилось на нее сразу. Смерть Доминик. И окончательное осознание того, что между нею и Майком все в прошлом.
Она забралась в постель и поняла, что уснуть не может. Мозг ее разрывался на части. Чем больше она старалась уснуть, тем невозможнее это становилось.
Утром она позвонила, чтобы подтвердить свое интервью с Пауло Массерини, потом позвонила в авиакомпанию и забронировала себе билет на ближайший рейс в Рим. Чувствовала она себя ужасно, но отменять интервью не хотела, она просто хотела поскорее с этим разделаться.
Позвонил Майк, но услышав его голос, она тихо положила трубку, не сказав ни слова. Она даже не была расстроена, просто разочарована. Когда-то она любила его. Теперь она просто испытывает к нему сожаление.
Перед уходом она, поддавшись импульсу, позвонила Дэниэлю Онелу.
– Я написала статью, – сказала она ему. – Правда? – как-то неясно поинтересовался он.
– Да. Я думаю, вам понравится. Если хотите, я могу завезти вам копию по пути в аэропорт.
– Вы летите в Америку?
– Нет, мне надо в Рим – на интервью с Пауло Массерини.
– Сочувствую вам.
– Вы хотите прочитать статью или нет?
– Конечно. Я могу в ней что-нибудь изменить?
– Никаких поправок. Оригинал статьи уже послан в Нью-Йорк.
– Тогда я и читать ее не буду. Только расстраиваться.
– О, – Клео стало неуютно. – Значит, мне не завозить ее?
– Спасибо за предложение, дорогая, но, право, смысла в этом нет. Если она мне не понравится, я ведь ничего не смогу с ней сделать – а этого я не перенесу.
– Я не думаю, что вам не понравится.
– ВЫ – нет, ВЫ же ее написали.
– Ну, ладно, – Клео выждала паузу, – я наверное, перешлю вам экземпляр журнала, когда выйдет статья.
– Это очень мило с вашей стороны.
И вправду очень мило. Почему он не захотел ее увидеть? Почему она хотела его увидеть?
Слишком рано думать о том, чтобы подцепить еще какого-нибудь мужика. Как бы то ни было, Дэниэль Онел и так уже был подцеплен, она знала это, и, кроме того, она видела его только однажды.
Но было, однако, в нем нечто такое – просто нечто такое…
Маффин никогда не могла писать правильно. Почерк у нее был детский – большими буквами, что вывело Джона из себя не меньше, чем содержание самой записки. Она не могла написать правильно слово «подруга».
Он дважды перечитал ее записку, а потом в злости скомкал ее и выбросил в сортир.
Он планировал на сегодня особый вечер. С шампанским, бутылку которого он принес с собой домой. С цветами – большой букет розовых роз, ее любимых. И с двумя авиабилетами на Барбарос – вылет через три дня.
А теперь она все это испоганила. С подругой осталась – так уж прямо! Она что, за дурака его принимает? Связалась с каким-то мужиком, и уж если одна ночь еще куда ни шло, то две ночи подряд – это слишком.
У него мозги набекрень пошли, пока он пытался понять, кто бы это мог быть.
Она работала недавно с Дэйвом Райлом, а он тот еще бабник. Если Дэйв Райл начал подкатываться к Маффин…
Кто знает?
Эрика знала многое из того, что происходит вокруг. Он позвонил ей, но у нее никто не ответил. Тогда он позвонил Дэйву Райлу и стал расспрашивать о какой-то новой камере, только что появившейся в продаже. А закончил он вопросом как бы случайным – «Да, кстати, там Мафф нету?»
Дэйв гадко засмеялся в ответ.
– Лепешка тут не объявлялась – к сожалению. Так ты что, потерял ее?
– Нет, – уверял Джон, – она просто припозднилась домой. И я подумал, что, может, она заскочила к тебе в студию посмотреть отпечатки того, что вы снимали с ней на прошлой неделе. Она сказала, что, может, заскочит.
– Если она появится, старина, я скажу ей, что ты ее ждешь.
– Спасибо, Дэйв.
И он представил себе их вдвоем голыми и веселящимися от его звонка.
Он еще раз позвонил Эрике. По-прежнему никого.
Он был более, чем выбит из колеи. Он был вне себя. Когда Маффин, хихикая, вернется завтра утром домой, он выдаст ей. Никаких других мужиков больше не будет – есть у нас договоренность или нету. А если ее это не устраивает… О Боже, а что если ее не устраивает?
Рано утром, когда они раздумывали, не поспать ли еще пару часиков, Маффин прильнула к Марти и сказала:
– Мне не надо было проводить с тобой эту ночь.
– Почему?
– Потому, что сегодня я буду невестой, и ночь нам следовало бы провести порознь.
– Вот это да! – вздохнул Марти. – Подумай только, что бы мы упустили!
– Да, – согласилась Маффин, – ты прав.
Уснуть они уже не могли, и наконец Маффин встала и приступила к долгому и сложному ритуалу приготовления к тому, что им сегодня предстояло.
Она приняла ванну, вымыла волосы шампунем. Потом, пока они сохли, она занялась макияжем, что в те дни, когда ей хотелось выглядеть по-особенному, занимало целый час. Когда все накладные ресницы, все мушечки были на месте, она закрутила волосы в бигуди.
Марти, тем временем, рассматривал у себя на лбу новые и злые красные прыщи. Он решил, что лучше всего будет наложить легкий тон на все лицо. Подумал, не воспользоваться ли и ему бигуди Маффин. Половая деятельность его казалась такой же безжизненной и унылой, как и волосы. Он попросил ее, и она с радостью закрутила и ему волосы в бигуди, спереди, на лбу.
– Ты знаешь, – сообщила Маффин, – я однажды попыталась выкрасить ресницы Джону – они такие бледные. А он пришел в бешенство, был абсолютно вне себя.
