И какое тебе дело до темных любовных интриг некоего распутного французского графа? Ровно никакого.
В доказательство этого я свежим взглядом посмотрела на записку. Вместо темниц она привела меня в оружейную галерею, под которой находился каменный мешок. Оставалось надеяться, что мне не придется спускаться туда: наверняка, Готье не положит туда записку. Так оно и оказалось. Я нашла то, что искала, на подоконнике; содержание записки требовало от меня вернуться в банкетный зал со всеми подсказками, которые я нашла, потому что там и был конец похода за сокровищами.
Вернувшись туда, я обнаружила Готье — он сидел за столом и спокойно потягивал вино.
Увидев меня, он вскочил на ноги и воскликнул:
— Только не говорите мне, мадемуазель Лоусон, что вам удалось их все обнаружить!
Я отдала ему подсказки.
— Итак, — произнес он, — вы первая.
— Возможно, — сказала я, думая о графе и мадемуазель де ла Монелль, — другие не были столь усердны.
— Ну, все что вам осталось сделать, это подойти к тому шкафчику и взять сокровище.
Я пошла, выдвинула указанный им ящик и нашла там маленькую коробочку.
— Это оно и есть, — сказал Готье. — И скоро состоится торжественное награждение.
Он принялся звонить в медный колокольчик. Это было сигналом того, что поиск сокровища закончился, и все должны вернуться в зал.
Через некоторое время все собрались; я заметила, что лица некоторых гостей раскраснелись, костюмы были в некотором беспорядке. Граф, однако, явился со своим обычным неприступным видом в гордом одиночестве; и я заметила, что мадемуазель де ла Монелль пришла в сопровождении Филиппа.
Узнав, что я стала победительницей, граф улыбнулся: очевидно, это его позабавило.
— Разумеется, — с милой улыбкой высказался Филипп, — у мадемуазель Лоусон было явное преимущество: она ведь специалист по старинным зданиям.
— А вот и сокровище, — сказал граф и открыл коробочку — там была брошь — зеленый камень на тонкой золотой ветке.
Одна из женщин воскликнула:
— Похоже на изумруд!
— В замке ищут только одно сокровище — изумруды. Разве я вам не говорил? — ответил граф.
Он вынул брошь из коробочки и произнес:
— Позвольте, мадемуазель Лоусон — И приколол ее на платье.
— Благодарю вас... — пробормотала я.
— Благодарите свое мастерство. Я думаю, что остальные нашли не более трех подсказок Готье.
Кто-то сказал:
— Если бы мы знали, что призом будет изумруд, мы бы проявили больше старания. Почему вы не предупредили нас, Лотер?
Несколько гостей подошли ко мне, чтобы рассмотреть брошь, среди них Клод де ла Монелль. Было очевидно, что она возмущена. Ее тонкие белые пальцы быстро тронули брошь.
— Это настоящий изумруд! — проговорила она. И отвернувшись, добавила:
— Действительно, мадемуазель Лоусон весьма умная женщина.
— О нет, — быстро ответила я, — Это лишь потому, что я, в отличие от других, и вправду играла в эту игру.
Она обернулась, и на мгновение наши глаза встретились. Внезапно она рассмеялась и встала рядом с графом.
Тут появились музыканты и заняли места на помосте. Филипп и мадемуазель де ла Монелль составили первую пару на танец. Другие присоединились к ним, но ко мне никто не подошел, и вдруг меня охватило такое чувство одиночества, что больше всего захотелось незаметно ускользнуть, что я и сделала.
Там я отстегнула брошь и внимательно рассмотрела ее. Затем достала миниатюру и вспомнила тот момент, когда я ее разворачивала. Насколько счастливее я была тогда, чем в ту минуту, когда граф пристегивал изумрудную брошь на мое платье! Взглянув на его холеные руки с нефритовой печаткой, я представила себе, как они ласкали мадемуазель де ла Монелль, когда Лотер, граф де ла Талль, не имея намерения жениться во второй раз, планировал выдать ее замуж за Филиппа.
Несомненно, он считал себя властелином собственного мира. Он приказывал, а остальные подчинялись; и неважно, насколько циничными казались его приказания тем, кого он считал своими подданными, предполагалось, что последние подчинятся.
Как только я могла искать оправдания такому человеку?
И все же Рождество было таким счастливым, пока я не подслушала тот разговор.
Я разделась и легла в постель, прислушиваясь к отдаленной музыке. Там, внизу, они танцевали и никто не заметил моего отсутствия. Какая же я была дурочка, что увлеклась обманчивыми мечтами, воображая, что что-то значу для графа. Этот вечер показал мне, какой самонадеянной я была. Здесь я чужая. Раньше я понятия не имела, что в мире существуют такие мужчины, как граф де ла Талль. Сегодня вечером я поняла многое.
Теперь я должна быть благоразумной. Я старалась выбросить графа и его любовницу из головы, и другой образ возник у меня перед глазами: Жан-Пьер с короной на голове — король на день.
Я вспомнила тщеславное выражение его лица, удовольствие, которое он испытывал от своей мимолетной власти.
«Все мужчины одинаковы, — думала я, — властелины своих замков».
С этой мыслью я заснула, но спала беспокойно — казалось, огромная тень нависла надо мною, и этой тенью было мое безнадежное будущее, но я закрыла глаза и отказалась заглядывать в него.
В первый день Нового года Женевьева объявила, что собирается поехать в Каррфур, чтобы проведать деда, и попросила меня составить ей компанию.
Мне было интересно вновь посмотреть на старинный дом, и я с готовностью согласилась.
— Когда была жива моя мать, — рассказывала мне Женевьева, — мы всегда ездили проведать деда на Новый год. Все дети во Франции так делают.
— Хороший обычай.
— Детям приносят пирог и шоколад, а взрослые пьют вино с особым печеньем. А еще дети показывают, как они научились играть на фортепьяно или скрипке. Иногда приходится читать наизусть стихи.
— Вы будете это делать?
— Нет, однако мне придется читать катехизис. Моему деду больше музыки нравятся молитвы.
Мне хотелось знать, как она относится к посещениям этого странного дома, и я не могла удержаться и не спросить:
— Вы действительно хотите туда ехать?
Она нахмурилась, вид у нее был весьма озадаченный.
— Я не знаю. Я хочу поехать, а потом... когда я там, иногда мне кажется, что не могу больше этого вынести. Мне хочется убежать... и никогда больше не приходить. Моя мать столько рассказывала о нем, что иногда мне чудится, что я сама жила там. Я не знаю, мисс, хочу я туда ехать или нет.
Когда мы подъехали к дому, Морис впустил нас и проводил к старику, который выглядел еще более слабым, чем когда я видела его в последний раз.
