Начало заупокойной службы затягивалось. Якобы с минуты на минуту ожидалось прибытие какого-то высокого начальства. В напряженной тишине слышалось ядреное карканье нескольких ворон, круживших над куполом вокруг золотого креста.
Вдруг из распахнутых дверей храма, под своды которого уже успело набиться видимо-невидимо народа, раздался голос священника, произносившего слова молитвы внятно и на удивление обыденно.
Высокое начальство так и не прибыло. Зато со стороны метро «Бауманская» показалась громадная и странная процессия. Судя по всему, это были рядовые вкладчики. Кроме высоко поднятых над головами картонок с начертанным одним и тем же сакраментальным вопросом «Где наши деньги?», они несли символический гроб, который, хотя и был совершенно пуст, производил весьма удручающее впечатление, а также крышку гроба с изображенной на ней эмблемой акционерного общества. В мрачном безмолвии процессия приблизилась к храму и присоединилась к толпе.
К концу отпевания в толпе заметно возросли тревожные настроения, поскольку от уха к уху стал передаваться шепот, что, дескать, даже те, кому удалось проникнуть в храм, не могут с полной уверенностью утверждать, что именно лежит в настоящем гробу. Поэтому, когда отпевание закончилось, толпа вкладчиков и просто любопытных жадно подалась вперед, желая самолично заглянуть в гроб. Милицейские кордоны и оцепление «добровольцев» едва сдерживали напор.
Ярко светило солнце. Сухой, практически летний ветер не мог разогнать сгустившейся духоты, по причине которой (а также из-за нараставшей толкотни) голова у Маши чуть-чуть кружилась и все вокруг стало представляться как бы в легком сюрреалистическом аспекте.
Из церкви медленно потекла публика, и наметанный взгляд Маши фиксировал редкое скопление разного рода деятелей и знаменитостей. Здесь, естественно, присутствовали известные банкиры и финансовые гении, среди которых, кстати сказать, промелькнул и папаша Эдика. То, что и он окажется здесь, Маше как-то и в голову не приходило, и она вдруг смутилась, словно ее застали за каким-то интимным делом. Впрочем, Светлов-старший ее, пожалуй, не углядел, поскольку тут же исчез, скромно нырнув в сторону за спины коллег и их телохранителей. Иначе он бы, конечно, не отказал себе в удовольствии поглазеть, как его невестка зарабатывает любовь телезрителей — вместо того чтобы подарить ему внука. Слава Богу, хоть Эдика не принесла нелегкая. Прямо скажем, мало удовольствия работать, глядя на физиономию, на которой всегда написано одно и то же желание…
Кроме элиты «новых русских», которых можно было легко узнать по интенсивных расцветок пиджакам и выполняющим функцию аксессуаров шикарным бабам, в потоке публики осанисто проплывали известные политики, депутаты и партийные бонзы всех мастей. Последние явно ощущали себя здесь не в своей тарелке, поскольку большое стечение народа вызывало у них рефлекторное желание выступить с какой-нибудь пространной, но зажигательной речью о разгуле преступности и правовом беспределе, однако рамки жанра обещали лишь возможность скупых соболезнований и безотносительных призывов наказать виновных.
Неожиданно массовым стечением на похороны президента отличилась творческая интеллигенция, а также деятели физкультуры и спорта. Маша заметила, как беспокойно заворочался на плечах бедняги-помрежа телеоператор, стараясь захватить в кадр побольше эстрадных певцов, композиторов, лыжников, хоккеистов и, конечно, артистов театра и кино. Последних собралось столько, что в какой-то момент Маше показалось, что она попала на престижный кинофестиваль и вот-вот появятся зарубежные звезды. Более того, ей почудилось, что в толпе, выходившей из церкви, мелькнул умасленный любовью девственниц и блудниц Микки Рурк…
Но это уже был полный бред — видно, ей слегка напекло головку — и Маша отвернулась и попыталась сконцентрироваться. Нужно было во что бы то ни стало изыскать возможность ринуться с микрофоном непосредственно к ближайшим родственникам и друзьям покойника. Если сегодня ей не удастся взять у кого-нибудь из них эксклюзивное интервью, то успех ее дальнейшей карьеры будет под большим вопросом. Так, по крайней мере, ей казалось.
И такая возможность представилась.
Как уже было сказано, в толпе, значительную часть которой составляли взволнованные вкладчики, циркулировали самые тревожные слухи не только относительно истинных обстоятельств происшедшего с их президентом, но и относительно дальнейшей судьбы их вкладов. Не мог же, в конце концов, покойник взять их с собой! Или таки взял?! Короче говоря, когда в дверях храма показалась закутанная черной траурной вуалью одинокая вдова и начали подавать катафалк, толпа любопытных налегла чересчур сильно и на несколько секунд оцепление было прорвано. Десятка два особенно ажитированных вкладчиков ринулось к полированному гробу, словно и в самом деле вознамерившись выяснить, каково самочувствие покойника.
В этот момент Маша оказалась непосредственно около женщины в вуали, которая, видимо, в полуобмороке вдруг начала падать прямо на нее, а так как вся охрана была занята восстановлением порядка и оттеснением публики от катафалка, то Маше ничего не оставалось, как подхватить женщину в свои объятия.
— Благодарю вас, — пролепетала та.
Даже через вуаль просвечивала ее убийственная бледность.
— Примите мои искренние соболезнования, — поспешно отозвалась Маша и бросила быстрый взгляд в сторону восседавшего на помреже оператора, который вместе с режиссером были блокированы толпой и оцеплением на некотором удалении от нее, но делали ей отчаянные знаки, что она в кадре и может начинать работу.
— Прошу вас, только два слова! — со всей возможной нежностью обратилась Маша к женщине, которую все еще сжимала в своих объятиях.
Эту профессиональную просьбу она научилась выговаривать виртуозно — в любых вариациях и с учетом любой ситуации. Чтобы научить ее произносить эти нехитрые слова, Артему Назарову пришлось немало потрудиться. Зато теперь она выговаривала их так проникновенно, словно они выходили из самого нутра — из ее сердца, печенки, легких. Она могла обратиться с этой просьбой к кому угодно, не смущаясь никакими обстоятельствами. Даже если бы оказалась возле бьющегося головой о стену преступника, которому объявили, что его через пять минут расстреляют, она бы без запинки молвила:
— Прошу вас, только два слова!.. Однако далеко не всегда все шло так гладко.
— Я не хочу говорить с вами. Я вообще ни с кем не хочу говорить! — всхлипнула вдова.
Вот тут-то Маше и пришлось пустить в ход все свое обаяние, а главное, способность мгновенно ориентироваться. Последнему не смог бы научить ее никто — даже такой профессионал, как Артем Назаров. Это исключительно являлось ее собственным природным даром.
