Досадливо поморщившись, она оглянулась и тут же ощутила, как щеки становятся красными.
На нее смотрел молодой и по-русски говорящий Микки Рурк. Та же кривая усмешка. Те же знающие апостольские глаза и высокий, практически гроссмейстерский лоб… Но иллюзия полного сходства сохранялась не больше нескольких секунд. Хотя очарование не исчезло.
— Не думаю, что ему теперь лучше, чем нам, — сказал он, очевидно имея в виду виновника сегодняшнего столпотворения.
Вместо ответа Маша сняла туфлю и занялась осмотром скособочившегося каблука.
— Черт, — проговорила она, держа ногу на весу. — И вот так целый день!
Он продолжал крепко держать ее под руку.
— Борис Петров, — спокойно представился он.
— Какой еще Борис Петров? — проворчала она. — Кто вы такой?
— Я служу в милиции. Мент, то есть, — так же спокойно ответил он
— Что-то непохоже, — снова проворчала она, но на этот раз уже не так строго.
— Тем не менее это так. — Он пожал плечами.
— Значит, почти коллеги, — улыбнулась она.
— Да, — просто сказал он. — Я вас узнал. Она молчала. Впервые ее узнавали на улице.
— Когда я вас увидел на экране, — продолжал он, — мне сразу захотелось увидеть эти губы и эти глаза в естественных условиях. Я рад, что мне представилась такая возможность. Я думаю, что каждый мужчина, когда смотрит на вас, думает об одном.
— О чем же?
— Вы действительно этого не знаете? — удивился он с неподдельной наивностью и тут же усмехнулся своей кривой усмешкой.
И ему удалось-таки ее смутить. Она промычала что-то нечленораздельное.
— Уверяю вас, — продолжал он, и в его тоне появились покровительственные нотки, — в этом нет ничего плохого.
Она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. Он ответил ей спокойным взглядом, в котором несомненно присутствовал нагловато-вульгарный оттенок. Как, впрочем, и у оригинала.
— Вам, конечно, говорили, что вы как две капли воды похожи на Микки Рурка, — сказала она, не то одобряя это сходство, не то осуждая.
— Только об этом и слышу, — усмехнулся он. — Мне это не мешает. И службе тоже.
— Ну об этом судить вашему начальству, — холодно заметила она
— Не спорю, — кивнул он, игнорируя похолодание. — Да! — с серьезным видом спохватился он, словно забыл сказать что-то очень важное, — еще у вас прекрасная грудь. В этом смысле вы как две капли воды похожи на Мерилин Монро. Вам, полагаю, это тоже не мешает… А вот какого мнения на этот счет ваше начальство?
Его слова были нестерпимо пошлы, но зато от его рта Маша не могла оторвать взгляда.
Когда ей наконец это удалось, она кое-как присобачила каблук на прежнее место и надела туфельку.
— Как бы там ни было, — продолжал Микки Рурк, он же Борис Петров, — и вас, и меня свело здесь одно и то же общее дело.
— Ну не знаю, — сказала Маша Семенова. — То есть я хочу сказать, что не знаю, зачем здесь вы… Вы что, расследуете это дело? Вы собираете информацию? Может быть, у вас есть какие-то версии происшедшего? Вы из отдела по борьбе с организованной преступностью? Где вообще вы работаете?
Он сунул руки в карманы и рассмеялся.
— Вот это скорострельность! Нельзя ли помедленнее задавать вопросы?
— Можно и помедленнее, — насупилась Маша.
Он дотронулся до ее руки, а она поспешила отстраниться.
— Я работаю в районном отделении милиции простым следователем, — сказал он. — И никаких версий у меня нет. Вас только это интересует?
Маша Семенова снова остановила взгляд на его губах, но ее, по-видимому, зациклило в репортерском режиме. По крайней мере, вопросы, которые выскакивали из нее, словно шарики, были довольно глупы.
— Так, значит, вы все-таки занимаетесь убийствами. А какими именно?
Он снова засмеялся.
— Просто убийствами. Убийствами со смертельным исходом.
— Я не совсем правильно сформулировала вопрос, Борис… — смущенно сказала она. — Я имела в виду… — начала она и запнулась.
Он снова взял ее под руку, словно желая ободрить, и на этот раз она не отстранилась.
— Чем только не приходится заниматься, — серьезно сказал он. — В основном это бытовые преступления. Например, мать четверых детей вонзает в сердце мужу, которого должна была любить и почитать, кухонный нож, когда тот пропивает ее обручальное кольцо. Это и понятно. Развод куда менее эффективен.
— Мужчины, конечно, не так жестоки.
— Отчего же. Случается, отец семейства душит жену, которую должен был любить и почитать и которая выпила лишний стакан портвейна, пока он выходил за спичками.
— Вот видите.
— Вижу. В семейной жизни главное — терпение.
— А вы сами-то женаты? — спросила Маша.
— Никак нет, — ответил Борис Петров и, слегка покраснев, быстро переспросил:
— А вы замужем?
— Естественно, — ответила она.
Он покраснел еще больше, однако по-прежнему в упор смотрел на Машу, словно решив продолжать общение, несмотря на определенное разочарование по причине обнаружившегося дефекта.
— Вы не едете на Ваганьковское? — осведомился он.
— Нет, — сказала она. — На сегодня с меня хватит.
— Можно вас подвезти? — спросил он, показывая на ее сломанный каблук.
Маша кивнула. Она словно заранее знала, что ответит согласием на подобное предложение. Проблема выбора как бы изначально отсутствовала. Единственное, о чем она думала, так это о его смелой и горячей ладони, которая поддерживала ее под локоть.
— Куда прикажете? — спросил он, усадив ее в свой милицейский «жигуленок».
— Если можно, на улицу Горького. Мне нужно купить новые туфли, — сказала она.
— Можно, — энергично кивнул он, круто тронув машину с места.
— И вас не тошнит каждый день иметь дело с подобным, Борис? — спросила она, имея в виду его работу.
— А вас, Маша? — резонно поинтересовался он.
— Это наша жизнь, — вздохнула она.
— То-то и оно.
Машу уже не раздражала малосодержательность их беседы. Она любовалась, как его длинные поджарые ноги точными и едва уловимыми движениями касаются педалей, левая рука свободно управляется с рулем, а правая небрежно владеет рычагом переключения скоростей.
Пожалуй, они действительно жили общей жизнью, делали общее дело. Разница лишь в том, что Борис Петров не тащил за шиворот посторонних, чтобы те посмотрели, какое дерьмо ему приходится расхлебывать, а Маша Семенова ежедневно демонстрировала это самое дерьмо миллионам телезрителей да еще и, зачастую, с дерьмовыми комментариями… Однако ж ее не тошнило, и она не бегала по этой причине из студии в женский туалет.
