скорость и превращалась в пай девочку.
– Почему так едем? – поинтересовалась я, когда в очередной раз стрелка на спидометре замерла на шестидесяти километрах в час.
– Здесь камеры установлены над дорогой, – пояснила она и показала взглядом на эстакаду.
Меня удивила такая осведомленность.
– Откуда знаешь? – спросила я.
– Я люблю просто погонять по городу, – призналась она и объяснила: – Трессинг это называется. Есть даже в Интернете сообщество…
– Ух-ты! – восхитилась я в очередной раз.
Вскоре мы уже въехали в Глинку. Первое, что слегка насторожило, это отсутствие какой-либо охраны или намёка на неё. Ни тебе шлагбаума, ни будочки для пенсионеров в серой форме. По моему мнению, в поселке, где дома стоят таких денег, за какие приобрёл себе хоромы Никодим, охрана быть просто обязана.
Ольга бросила взгляд на дисплей навигатора.
– Осталось повернуть и всё, – произнесла она.
– Неожиданно, – вырвалось у меня.
Вид поселения меня удивил.
Богатых и роскошных коттеджей впереди я не видела. По крайней мере, в том понимании, в каком привыкла к ним. Насколько хватало глаз, были небольшие домики, больше похожие на сараюшки с аляповатыми пристройками из разномастного кирпича.
– Что за гетто? – не удержалась и спросила Ольга.
– Может в этом районе земля дорогая? – предположила я.
Наконец мы остановились перед палисадником, из которого торчали заиндевевшие ветки какого-то кустарника. За ними прятался домик, с подслеповатыми оконцами. На столбе, рядом с калиткой, чуть ниже прорези для почты, с грязным пятном, красовалась нарисованная от руки белой краской, цифра семь.
– Можно внутрь и не заходить, – пошутила Ольга и заглушила двигатель.
Мы с минуту стучали в калитку, пинали по забору и ходили перед палисадником взад вперёд, в надежде, что нас увидят в окна. Тщетно. Тогда Ольга решительно толкнула калитку и вошла во внутрь.
– А если собака? – спросила я запоздало, и устремилась следом.
– Я думаю, что если здесь и живут люди, то им самим есть нечего, – озвучила она свой вывод.
Мы прошли через заваленный разным хламом двор по сколькой тропинке, поднялись по скрипучему крыльцу.
Ольга постучала в дощатые двери. Тщетно. На стук никто не вышел и не выглянул в окно. Кстати сказать, оно было до того грязным, что у меня возникли сомнения, можно или нет через него разглядеть изнутри, стоящих на крылечке людей.
Ольга толкнула двери и прошла внутрь. Мы миновали тёмные сени и вошли в дом.
Оптимизма добавило тепло. Причём оно было не от плиты или иного обогревателя, а живое. Так бывает, когда в тесном помещении, что говорится, надышали. Едва уловимое, насыщенное запахом чего-то перекисшего и спиртного. Я сходу догадалась, что в доме спит пьяный или сильно набравшийся с вечера человек и схватила Ольгу за рукав куртки.
– Пошли отсюда! – предложила я.
– Что, зря в такую даль ехали? – возразила она шёпотом.
– Уже не зря, – ответила я. – Теперь знаем, что Никодима обманули…
– Смешная ты, – сказала Ольга и увлекла меня за собой.
Мы оказались во второй половине дома. Взору открылась ужасающая картина. Стол, посреди комнаты с единственным окном был завален объедками, а его центр украшала сковорода с застывшим жиром. На полу валялись и стояли бутылки. Два разнотипных стула были перевёрнуты. У стены, на раскуроченном диване, в каком то тряпье лежала женщина с огромным синяком под правым глазом. Она не спала. Натянув до подбородка засаленное одеяло, это существо не мигая, смотрело на нас.
– Здравствуйте! – произнесла я первое, что пришло в голову.
– И вам не хворать! – с издёвкой просипела она и села.
– Боже! – вырвалось у меня.
– Чего надо? – спросила между тем женщина и тут же задала следующий вопрос: – Кто такие?
– Мы, – начала, было, я, но она не дала договорить.
По-видимому, по мере того, как включались те или иные участки остатков её серого вещества, она начинала блистать уже более витиеватыми для проговаривания в таком состоянии фразами.
– Социальные работники? – спросила она.
– Нет, – ответила Ольга.
– Детей забрали, а всё равно ходят! – проворчала женщина.
Именно в этот момент у меня вдруг спонтанно возникло желание просто взять и убить её. Чтобы не позорила род человеческий, в лице его прекрасной половины, чтобы не плодила таких же, как она, исчадий ада и не потребляла бюджетных денег на своё содержание в государстве. Ведь никакого проку, кроме как создание работы пожарным, полиции, социальным и медицинским работникам.
– Мы по поводу продажи вашего дома! – объявила я цель визита нарочито громко.
Женщина обвела стены комнаты таким взглядом, словно оказалась в фешенебельном отеле.
– Дом не продаётся! – заявила она и тут же удивила: – Это моё родовое гнездо!
– Скорее гнездилище, – проговорила я негромко и задала вопрос по другому: – Вы принимали участие в каких-либо сделках с недвижимостью?
– Нашла, как сформулировать вопрос! – фыркнула Ольга и перевела вопрос на более понятный язык:
– Документы в прошлом месяце подписывала какие-нибудь?
– Опять двадцать пять! – выкрикнула женщина в сердцах.
Из-под одеяла появились руки. Чёрные от грязи, покрытые струпьями. Я поёжилась. Между тем, женщина стала поправлять волосы. Вообще, пока её руки не стали двигать эти скрученные косички на затылок, я думала, что у нее на голове страшная шапка.
– Что двадцать пять? – спросила Ольга.
– Ничего! – успокоила бичиха.
Она поджала губы, свесилась с дивана и ловко взяла кружку с водой.
И тут меня осенило! Ещё бы, ведь у самой папашка выпить был не дурак! Уж я-то знала не понаслышке, как алкаша вмиг расположить к себе и предложила:
– Слушай, а может тебе принести опохмелится?
Женщина оживилась и откинула одеяло.
– Давно бы так! – воскликнула она, и свесила ноги с кровати.
Одета наша красавица оказалась в спортивный костюм синего цвета. По замыслу дизайнера одежды, две белые полоски по бокам штанов, теперь были землистого цвета. Но не это ввергло нас с Ольгой в ступор, и даже не запах, вернее зловоние, которое разнеслось по комнате, до этого удерживаемое одеялом, а ещё один персонаж этого действа в виде худосочного мужичка… Господи, прости меня за оскорбления мужчин. Нет, не буду! Назову это существо с детородным органом определяющим половую принадлежность чудовищем, с выпирающими из под синюшной кожи костями. Женщина небрежно подвинула на него часть тряпья и зевнула беззубым ртом.
Не сговариваясь, мы с Ольгой полезла в сумочки.
Я достала пятисотрублёвую купюру, а она тысячу и мы разом протянули их хозяйке этой пещеры.
Женщина проворно встала, выхватила деньги, которые тут же исчезли в кармане штанов.
– Спрашивайте, – разрешила она.
– Значит, вы свой дом не продавали? – зачем-то спросила я.
– Свой, нет, – подтвердила она.
– А чей? – уцепилась я за фразу, вроде как случайно сорвавшуюся с её уст. Если, конечно, можно было так назвать эти губы, покрытые коркой корост и
