— Итак, она звалась Татьяна. А что, этот покойный настолько сдружился с Кочубеем, что сделал его поверенным своих сердечных тайн?
— Вот-вот-вот! — возликовал Барчук, уставя палец в потолок. — Вот за что я тебя люблю! Стал бы ты — взрослый и вменяемый мужик — делиться своими переживаниями с первым встречным?
— Да я бы и со вторым не стал, — признался Сахалтуев.
— Совершенно верно. А Петр Федорович все пытается протащить нехитрую мыслю: дескать близких отношений с покойным не имел, но многое о нем случайно узнал. Даже поведал трогательную историю о том, что психологи называют сие явление феноменом попутчика. То есть нам гораздо легче чужим людям открыть правду о себе, вот отчего в поездах зачастую ведутся такие откровенные беседы, которые с домашними в принципе состояться не могут.
— Оставь в покое феномен, — попросил капитан. — О нем я кое-что знаю.
— И я знаю, — покладисто согласился Варчук, — но господин Кочубей все равно упорно просвещал меня на этот счет. Знаешь, что мне кажется? Что уволили его из конторы именно потому, что воображения у него никакого. Нет фантазии, нет творческого огонька. Топорно работает, хотя — надо отдать ему должное — старательно, аккуратно и очень настырно. Просто бульдозер какой-то. Давит на мозги, аж в голове гудит.
— Мы остановились на Татьяне.
— Татьяна сия, — продолжил майор, — якобы приходится художнику какой-то дальней родственницей. Живут они где-то возле парка.
— И что из этого можно инкриминировать в качестве преступления против общества?
— Якобы долгое время не встречая случайного знакомого в парке — они, дескать, гуляли в определенное время по одинаковому почти маршруту, из-за чего, собственно, и свели в свое время шапочное знакомство, — Петр Федорович подкатился с вопросом к художнику: а где это наш Анатолий запропастился? Но художник, по словам Кочубея, сделал козью морду и знакомство с покойным не признал. То есть начисто якобы отрицал, что вообще его когда-то видел. А Петр Федорович утверждает, что гипотетические ухаживания Мурзика за родственницей Татьяной ни ей, ни художнику не нравились. Очень не нравились.
— Положим, верю. Мне бы тоже этот тип не понравился. Ни он сам, ни его настырные ухаживания. И что с того?
— А вот когда художник отказался от знакомства с покойным… то есть Кочубей тогда еще не знал, что он покойный, но когда узнал из телевизионной передачи, то сразу заподозрил неладное и позвонил нам.
— Раздался выстрел, жена упала. Штирлиц насторожился, — прокомментировал Юрка. — Интересно было бы узнать, а откуда наши московские коллеги накопали столько информации по Мурзику, а? Нема, нема — и танки едут.
— Правильно мыслишь. Я тоже подумал, что слишком много совпадений, навел справки — и…
— И?!
— Материалы раскопал бывший сокурсник Кочубея. Они несколько лет потом в одном отделе проработали бок о бок. Говорят, до сих пор поддерживают хорошие отношения.
— А ты времени зря не терял.
— Вообще-то все сходится, — сказал майор, тоскливо шелестя пустыми пакетами и обертками. — Если Мурзик замешан в грязных делах, то неудивительно, что публика так засуетилась.
— Наоборот, удивительно, — сердито возразил Юрка. — Сам посуди: вот-вот мы спихнем дело в архив, у нас такой карт-бланш, нечто мы чумовые, чтобы своими руками себе же на шею висяк пристраивать? Значит, сдадим мы его, забудем и дело с концом. Зачем нам такого вот свидетеля подсылать? Утопить эту неизвестную Татьяну? Привлечь к ней наше внимание? А зачем? Что в ней особенного?
— Не знаю, — сказал Николай. — Не уверен. Ну что, айда по домам, отоспимся и на свежую голову будем думать. А дело приготовь, мы его закроем. До поры до времени. Чтобы зря не раззадоривать родимое начальство. Когда понадобится, чем закрыли, тем и откроем. Лады? Да, учти, завтра с утра меня не будет: в парк пойду, живописцами интересоваться.
— Придется тебе все-таки с женщиной знакомиться, — сказал Юрка. — Ишь как вас судьба сталкивает, не отвертеться.
— Не накаркай! — завопил Варчук.
* * *
Утро в Машкиной квартире наступило неприлично рано, с унылым, серым рассветом. Татьяна, свежая и бодрая, зарядила уже кофеварку, приготовила тосты с сыром и беконом, и теперь возилась с точильным камнем, бормоча что-то о хозяйках, которые не точат ножей до тех пор, пока оными ножами можно будет отрезать разве что растаявшее масло.
Машка выползла из спальни, зевая, протирая кулачком глаза. Ее волосы представляли собой странное сочетание кустиков и рожек, что заставило Татьяну прыснуть со смеху.
Машка неодобрительно на нее поглядела, затем перевела укоризненный взгляд на часы в виде домика с медведем, висевшие на стене.
— Уму непостижимо. Половина шестого. Петушиное время. А она уже поет. Поделись секретом, как тебе удается прилично выглядеть в такую рань?
— Учись, учись, пока я жива: встаешь в шесть, а просыпаешься в двенадцать! — И тут же, без перехода включилась в новую стадию беседы: — Так говоришь, твой ненаглядный без ума от холодного оружия? Это просто чудесно. Который там час? Мамочки мои! Я опаздываю в свинячий голос!
Машка забубнила все еще сонным и монотонным голосом:
— Ну куда можно опаздывать в это время? На вчерашний троллейбус?
— Я тебе скажу, но это между нами, девочками. Утром должен приехать Андрей, и я совершенно не хочу, чтобы он думал, что я не ночевала дома.
Машка сразу проснулась, будто на нее вылили ушат ледяной воды, и вытаращила на подругу круглые глаза.
— То есть ты кроткая и послушная. К тому же — нежная и трепетная. Это что-то новенькое в нашем репертуаре.
Татьяна подняла к потолку указательный палец:
— А ты думала?
* * *
Она открыла ему двери до того, как он надавил на пуговку звонка, и от этого недвусмысленного признания в том, что его здесь с нетерпением ждали, на сердце у Андрея растаяла сладкая медовая лепешечка.
— Доброе утро! — сказал он непривычно мягким голосом, которому и сам поразился. — Вы куда-то собрались?
Татьяна в очередной раз поразила его, не став лукавить, притворяться или кокетничать.
— Нет, — ответила просто и легко, как если бы говорила с давним другом, — это я вас встречаю. Из окошка выглядывала… Так что случилось?
Вообще-то Андрей не слишком хорошо понимал, что говорит и делает, погрузившись в себя. Он давно, возможно что и никогда, не испытывал таких ярких, острых переживаний и потому на окружающее реагировал слабо. Но от звука ее голоса встрепенулся:
— А? Что? Почему случилось?
— У вас по телефону был странный голос, — пояснила Татьяна.
