За круглым столом, накрытым зеленой плюшевой скатертью, приняв эстафету от молодежи, важно заседали Капитолина Болеславовна и Олимпиада Болеславовна. С церемонией чаепития было покончено, и теперь они рассматривали семейные фотографии. Фотографий было много и самых разных — от старинных дагерротипов и порыжевших снимков времен Гражданской и Второй мировой до ярких, цветных современных. Все эти остановленные мгновения были благоустроены тоже очень по-разному: одни с любовью и очень бережно помещены в старинные тяжелые альбомы с серебряными замками; другие собраны в толстые серые конверты; третьи кучами навалены в картонные коробки.
Внимание сестер привлек черно-белый снимок, сделанный, судя по надписи, в середине тридцатых годов — высокий, статный молодой красавец обнимает за плечи очаровательного подростка лет четырнадцати-пятнадцати. Лица у обоих благородной лепки, с тонкими римскими носами и ямочками на подбородках.
— Да, Липочка, — поведала Капа, вертя фотографию в руках. — Просто страшно представить, что этот монстр мог быть Таточкиным дедушкой. Сатанинская личность, хотя и хорош черт. Не могу не признать.
Липа недоуменно вскинула бровки:
— Какая разница — дедушка или прадедушка, если в ней все равно бурлит его кровь?
Капа кивнула, нехотя соглашаясь:
— Да, Таточка вся в него и в Ниту. От деда в ней ничего нет. И от родителей — ни капли. Прости Господи душу грешную, но я все время забываю, какие они были. Вот отболела по ним душа, и как стерли их… Даже страшно иногда делается.
— Это объяснимо, Капочка. Они не вписывались в нашу жизнь. Почти чужие люди. Не то что Лёся. Я никогда не удивлялась, что Нита предпочла Лёсю. И ты зря говоришь, что Таточка от него ничего не унаследовала. Леонтий был светлым, как солнышко. Разве его можно было не полюбить?
— Что верно, то верно, но, боюсь, расплачиваться за этот выбор придется нашей девочке.
Липа помолчала, а затем молвила твердо и убежденно:
— Она получила в наследство и неукротимую силу отца, и доброту сына. Она справится.
Капа добыла из кучи снимков фотографию повзрослевшего уже подростка и ласково провела по ней рукой:
— Бедный мальчик. Какая причудливая судьба ему досталась.
— Не бедный, а счастливый… — строго поправила ее Липа.
* * *
Когда Александр встретился с Тото в «Каффе», ничто в этой женщине не выдавало обуревавших ее чувств. Татьяна была весела, приветлива, собранна и спокойна. Будто это и не она вовсе час тому цвела от счастья, беседуя с Андреем Трояновским и осознавая, что влюблена в него без памяти.
Говоров хозяйским взглядом окинул ее стройную фигуру, столь привлекательную в строгом деловом костюме, оценил галстук ручной работы:
— Я тоже такой хочу.
— Будет тебе точно такой же, — пообещала Татьяна. — Кофе пить уважаешь?
— Один кофейничек и в темпе вальса, — сказал Александр. — Потом завезу тебя, куда скажешь, и помчусь по делам. День сегодня суматошный.
— У меня тоже.
— Надеюсь, ты за своими хлопотами не забыла, что у тебя через три недели выставка? — уточнил Говоров, и, к неудовольствию Татьяны, в его голосе мелькнули менторские нотки.
— Вовсе нет, — как можно приветливее откликнулась она, стараясь держать себя в руках.
— Три недели — маленький срок, — внушительно, как нерадивой секретарше, объяснил Говоров. — Ты и не заметишь, как они пролетят. А ничего не будет готово. Ты должна понимать, насколько важно для меня это мероприятие, насколько серьезно я к нему отношусь.
Татьяна, все еще прилагая усилия, чтобы не взорваться, кивнула:
— Милый, ты, конечно, будешь страшно удивлен, но и для меня эта выставка тоже имеет кое-какое значение. Все-таки это мои картины.
Александр перебил ее на полуслове:
— Я веду с этими людьми и другие дела, и мне совершенно не хотелось бы попасть впросак. Если ты не будешь готова к назначенному сроку, мне придется признать, что я поручился за легкомысленного человека. Тогда и к остальным моим проектам будут относиться соответственно. Улавливаешь суть?
— Я когда-нибудь давала тебе повод упрекнуть меня в непунктуальности? — тихо спросила она.
— Нет. Еще нет, — примирительно заговорил Александр, понимая, что перегнул палку, но не имея сил остановиться, оседлав любимого конька. — Понимаешь, я слишком много видел художников, которые получали грант от какого-нибудь фонда или аванс от заказчика, а потом ничего не делали. Я недавно разговаривал с партнерами по своим проблемам и упомянул, что скоро можно будет посмотреть экспозицию. Они говорят: не верим.
— Это их проблемы. Сложнее всего оправдываться за те проступки, которые еще не успел совершить, — холодно ответила Тото.
— У тебя взгляд сегодня непривычный, — заметил он невпопад.
— Я как тот филин из грузинского анекдота — еще не пою, но слушаю винимательно-винимательно, — ответила она невесело.
— Ты должна меня понять.
— Я понимаю.
— У меня сложилась определенная репутация, и я ею очень дорожу.
— А что тебя конкретно беспокоит?
Александр повторил с нажимом:
— До выставки осталось всего ничего, а ты еще ни разу не обратилась ко мне за разъяснениями или помощью…
* * *
Андрей приехал на работу в странном, непривычном для его окружения расположении духа. Всегда сдержанный, чуть холодноватый и отстраненный, сегодня шеф был приветлив, радостен и одновременно растерян. Он улыбался, глаза у него были счастливые, но сосредоточиться на вопросах, задаваемых сотрудниками, Трояновскому так и не удалось. Даже невинный вопрос секретарши — что лучше подать шефу, кофе или сок, — привел его в ступор. Он сперва долго и благожелательно кивал в такт словам, будто ему сообщали некую новость, а затем откликнулся:
— Да-да, конечно.
Секретарша поджала губы и отправилась готовить и кофе, и сок, и еще чай — на всякий случай.
Михаил, сидя за компьютером, вполголоса пропел:
— Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь… Привет. Ну что, повидал Татьяну Леонтьевну с утра пораньше?
— С чего ты взял? — поинтересовался Андрей.
— Я с тобой знаком столько времени, что и вспоминать противно. Это ж мне было всего семь лет, когда я поддался твоему вредному влиянию и стал читать книжки про мушкетеров вместо того, чтобы активно заниматься спортом и музыкой.
— Какой музыкой? — оторопел Трояновский.
— На гитаре в парадном играть, — гоготнул Мишка, — вот какой. Затормозил ты мое нормальное развитие, братишка. И спаплюжив лучшие мои детские и юношеские годы…
