Ознакомительная версия.
Ну ладно, не буду я вперед забегать. В общем, ни за какими другими вещами мы не вернулись. Мы пошли со двора, еле волоча свои узлы, и я даже не спросила толком маму, что ей удалось узнать об отце, что она там выхлопотала за время своих хождений. Довлеет дневи злоба его, вот уж воистину.
– Мам, куда мы пойдем, где же мы будем жить? – спросила я, видя, что она бредет по Свердловке, как слепая, и все расступались перед нами, обходили стороной, как зачумленных.
– Мы сядем на трамвай и поедем на вокзал, – тихо сказала она, очнувшись.
– А там что?
– Там поезд в Горбатов.
– Что?!
У меня ноги чуть не подкосились. Как? Сразу в Горбатов? А кто же будет папе передачи носить?!
– Мне сказали, что нам нужно уехать из Горького как можно скорей, – пояснила мама, отводя глаза.
– Кто тебе сказал?!
– Один человек. Потом расскажу, а сейчас пойдем, в четыре поезд.
Она посмотрела на часики, и я тоже на них посмотрела. Было только два часа.
– Мама, но если мы уезжаем, мне же нужно документы из школы забрать, – сказала я, – а то как же… в Горбатове ведь тоже учиться надо!
Говоря это, я надеялась, что мама ответит что-то вроде: «Да нет, зачем, мы только на несколько дней, а потом вернемся!» – но она кивнула:
– Да, он мне тоже сказал, что лучше тебе из школы уйти самой, пока не исключили.
– Почему меня должны исключить?! – чуть не вскрикнула я. – Из-за папы?! Но ведь должны разобраться… Кто тебе все это наговорил?!
Мама покачала головой и повернула обратно к Советской площади, на которой находилась моя школа № 1.
Так странно… отца забрали только ночью, а как будто весь город уже все знал. Ну весь не весь, а директор знал. Документы мои уже были готовы. Мы пришли. Нам их отдали. Слова никто не сказал. Ни здрасти, ни до свиданья. И моя всегда такая вежливая мама держалась так же. Как будто она показывала мне, что мы теперь всегда будем жить в этом мире всеобщего отторжения, как будто начинала меня к нему приучать. Она и в самом деле навсегда поселилась в этом мире, ну а мне жизнь все-таки иногда улыбалась…
А тогда я подумала опять: кто же ей что сказал, если она так мгновенно смирилась с папиным арестом и с тем, что наша жизнь рухнула?! Я хотела спросить, но у нее было такое лицо, что я ничего спрашивать не стала. Мы взяли мои школьные бумаги, ведомости там за прошлые годы, медицинские справки, мама положила их в свою сумку, к тем немногим деньгам, которые у нас остались, – и мы пошли на вокзал, волоча свои узлы и чемоданы, которые с каждым шагом становились все тяжелее и тяжелее.
Странно, они такими тяжелыми казались, а потом, когда мы к бабушке приехали и распаковались, оказалось, что вещей на самом деле так мало, но мама никогда меня не упрекнула за то, что я так неладно собиралась. Она словно бы чувствовала, что наша с ней разлука не за горами, и не хотела ни минутой недовольства отравлять то время, которое нам еще оставалось.
* * *
– Положите сумку на стол и поднимите руки вверх, – холодно скомандовал старик.
Алена тупо смотрела в ствол. В нее пару раз в жизни целились из пистолета, а однажды даже стреляли… кабы не прикрыл тогда добрый человек, не стояла бы Алена Дмитриева сейчас под очередным прицелом очередного пистолета.[18]
Не сводя глаз с черного отверстия, воспетого множеством мастеров слова столь живописно, что не стоит и пытаться их превзойти, она медленно потянула с плеча ремень сумки. Рука скользнула мимо кармана, Алена чуть подалась вперед, чтобы не уронить сумку мимо стола, а когда вновь повернулась к старику, правая рука ее тоже оказалась вытянута вперед и, как это ни вторично, тоже стискивала рубчатую рукоять пистолета.
Ну разумеется, рубчатую! У всех пистолетов и револьверов они рубчатые, гладкую просто не удержать во вспотевшей ладони, выскользнет одномоментно. И совершенно непонятно, почему этот сам собой разумеющийся эпитет – рубчатая – так любим всеми творцами триллеров, детективов и прочих остросюжетных произведений. Однако штампы – вообще вещь упрямая, как и всякие факты. Рукоять рубчатая, да… и одно лишь прикосновение ее к ладони мигом придает бодрости тому человеку, который эту самую рукоять сжимает.
Не стала исключением и Алена Дмитриева.
Однако ожидаемого эффекта это не произвело.
– Хм, страсти какие! – сказал Жуков весьма пренебрежительно. – «Беретта» газовая, верно?
Алена читала, что профессионал с одного взгляда может отличить газовый ствол от огнестрельного, и, что характерно, уже один раз сталкивалась с таким профессионалом.[19]
Вот так же лихо вскидывала она свою «беретту», а ей в ответ звучало столь же пренебрежительное – хм… Что-то профессионалов развелось слишком много, ну буквально на каждом шагу на них натыкаешься! И это в наше мирное, такое мирное время!
– Ну, «беретта», – сказала она, пряча обиду. – И что?
– Несерьезное оружие, – фыркнул Жуков. – То ли дело мой «вальтер».
Вот теперь настал черед фыркать Алене Дмитриевой. Как-то так складывалась ее жизнь, что превалировали в ней две марки пистолетов: или «беретта», или «вальтер», третьего, как говорится, не дано. Впрочем, подержаться за «вальтер» ей выпало тоже не за настоящий, а за пневматический… хотя и с его помощью она добилась однажды немалых успехов у парочки сексуально озабоченных хакеров.[20]
– Вы, конечно, думаете, это пневматика? – Теперь нотки обиды зазвучали в голосе старика. – Напрасно, он вполне убойный. Трофейный, немецкий, отличное оружие.
– Ну знаете, «беретта» у меня тоже немецкая, – сообщила Алена. – И если я спущу курок, заставлю вас заплакать горькими слезами. Авось да собью вам прицел, пока вы тут будете задыхаться, плакать и чихать.
– А вы не будете задыхаться, плакать и чихать? – довольно ехидно спросил Жуков. – Или у вас противогаз припасен в кармане?
– Нету у меня противогаза, – чистосердечно призналась Алена.
– Тогда положите свою пукалку.
– Не положу. – Она демонстративно передвинула кнопку предохранителя. – Видите? Теперь, если вы в меня выстрелите, я просто рефлекторно в вас выстрелю тоже.
– Результаты будут несопоставимы друг с другом, – довольно кровожадно констатировал Жуков. – Вы будете убиты, ну а я чихну пару раз.
– То есть вам наплевать, что выстрелы услышат соседи? Глушителя на вашем стволе не видно. И, извините, что вы будете делать с трупом? – осведомилась Алена, сама удивляясь своему спокойствию и даже хладнокровию. Правда, тотчас она вспомнила, что уже второй раз за этот день размышляет о судьбе своего трупа. Вот уж правда, человек ко всему привыкает. – Или надеетесь списать на необходимую оборону? Сомневаюсь я, честное слово, что даже вам с вашими регалиями это сойдет.
Ознакомительная версия.
