демонстрируя нежелание продолжать этот бессмысленный разговор. Но проклятый профессор, или кто он там, упорно не умолкает. — Тебе не нужно ввязываться в эту выгребную яму, поверь мне. Забудь о расследовании и займись наконец тем, ради чего ты вообще здесь оказалась. Просто учись и не вмешивайся.
— Ты мне не указ, — его назидательный тон раздражает её буквально до зубного скрежета.
— Ещё как указ. И в твоих интересах меня послушаться, — невозмутимо возражает Ксавье, пристально глядя на неё сверху вниз. — Иначе я расскажу всем, что мы спали, и тебя исключат. И не только из Гарварда. Ты не сможешь поступить ни в один университет Лиги Плюща.
— Ты блефуешь. Тебя в таком случае уволят, — Уэнсдэй сопротивляется скорее по инерции, прекрасно осознавая, что здесь никто не станет с ней церемониться. Никто не будет разбираться, насколько настоящим был профессор, перед которым она охотно и неоднократно раздвигала ноги.
— Да и плевать. Как ты уже знаешь, у меня даже нет преподавательского диплома, — Ксавье небрежно разводит руками, словно пытаясь наглядно продемонстрировать степень своего безразличия. — Единственное, что я потеряю в таком случае — прикрытие. Но это ерунда, расследование можно продолжать и без него. А ты погубишь свою жизнь.
— Вздор, — она сводит на переносице смоляные брови и упрямо мотает головой.
— Никакой это не вздор, Уэнсдэй. Ты ведь планируешь стать писательницей, верно? Так вот. Я расскажу, как это будет, — его голос становится более тихим и одновременно более вкрадчивым. Вкручивается ей в мозг словно кюретка для лоботомии, словно заевшая пластинка. Оседает тяжёлой свинцовой пылью на задворках сознания. Сеет в голове полнейший хаос и ворох сомнений. — Ни одно мало-мальски крупное издательство не примет твою книгу, им не нужны проблемы с подмоченной репутацией. Даже если это всплывёт не сразу, то в будущем журналисты не оставят без внимания твоё исключение из Гарварда и докопаются до истины. О широкой известности можешь сразу забыть.
Аддамс молчит, понуро потупив взгляд в пол и рассматривая собственные ботинки на массивной подошве. Она знает, что проклятый профессор абсолютно прав — но ни за что не доставит ему удовольствия насладиться её согласием. Много чести.
— Подумай головой, глупая ты девчонка. Ты готова рискнуть своим будущим ради тех, кого ты даже не знала? — в обычно равнодушных интонациях Ксавье смутно угадывается странная смесь эмоций. Досада, злость… И что-то ещё, чему Уэнсдэй не может подобрать конкретное определение. — Пойми наконец. Клеманс моя сестра, потому я и разыскиваю её. А ты… ты ведь плохой детектив, Уэнс. Ты не замечаешь ничего вокруг, кроме того, что хочешь замечать. Ты строишь теории в своей голове, а потом подгоняешь под них имеющиеся факты.
Это звучит… обидно.
Чертовски обидно.
Настолько, что на ум даже не идёт ни одна колкая фраза из многочисленного арсенала.
Ей нечего ответить, нечем крыть — нет абсолютно никакой возможности поставить Торпа на место. Потому что он говорит кристально чистую правду, пусть и щедро приправленную щепоткой нравоучений.
— Ты не ведёшь расследование по-настоящему. Не имеешь ни малейшего представления, как это делается, — с каким-то садистским упорством он продолжает давить её уязвлённое самолюбие тяжёлым дорожным катком. Горечь поражения уже ощущается пеплом во рту, а Ксавье всё никак не заткнётся. — Ты просто развлекаешься. Играешь в игры, которые могут плохо закончиться. Либо тебя убьют, либо ты бездарно спустишь в унитаз своё будущее. А я не хочу наблюдать, как это случится.
— С чего вдруг такая забота? — Аддамс цепляется за последнюю фразу с отчаянием утопающего, тщетно пытаясь не уронить собственное достоинство к центру планеты.
— Потому что ты потрясающая девушка, Уэнсдэй. Серьёзно. Да, детектив так себе, но в остальном… Ты красивая, умная, талантливая… Смелая и самоотверженная, — столь неожиданная смена вектора окончательно выбивает её из колеи.
Настолько, что она даже не сопротивляется, когда Торп вдруг оказывается совсем близко и невесомо касается пальцами её подбородка. Мягко тянет наверх, принуждая Аддамс поднять голову и встретиться с ним взглядом.
Болотная трясина его радужек снова затягивает её, оплетает вязкой тиной грудную клетку, не позволяя сделать полноценный вдох.
Зато ноздри щекочет густой аромат древесного парфюма — и Уэнсдэй вдыхает этот насыщенный дурманящий запах вместо жизненно необходимого глотка свежего воздуха.
— И если бы мы встретились до всей этой истории, всё могло бы быть по-другому, — заканчивает Ксавье, как будто выносит смертный приговор, не подлежащий обжалованию.
Oh merda, зачем он это сказал?
Чтобы чрезмерно бурное воображение сыграло с ней злую шутку? Чтобы она могла представить — мельком, мимолётно, всего на сотую долю секунды — но всё-таки представить, что их странные отношения начались бы не со спонтанного секса и обоюдной лжи?
Нет. В этой истории никогда не планировалось счастливого финала. Ей самой никогда не был нужен пресловутый хэппи-энд с пафосным «долго и счастливо», на котором заканчивается любая фальшивая сказочка. А дальше начинается суровая реальность из паутины взаимных недопониманий — но об этом пишут уже не в сказках, а в учебных пособиях для доморощенных семейных психологов.
Наваждение спадает, болотная трясина расступается, лёгкие насыщаются кислородом — и Уэнсдэй уверенно делает шаг назад, разрывая тактильный контакт. И заодно — все хрупкие связующие ниточки между ней и этим странным человеком, которого она никогда не знала по-настоящему.
— Если бы мы встретились до всей этой истории, не было бы вообще ничего. Я не сплю с женатыми мужчинами, — едко заявляет Аддамс с привычным бесстрастным выражением лица. — Что с ней стало, кстати?
— Выходит, ты и про Элисон знаешь? Может, я немного недооценил твои детективные способности, — Торп слабо усмехается, потерев переносицу двумя пальцами. Но стандартная кривоватая улыбка выходит не такой снисходительной как обычно. — Ничего. Мы даже не поженились. Просто расстались. Представь себе, такое случается.
— Только не обольщайся. Мне на самом деле всё равно, — она равнодушно пожимает плечами и отступает ещё на пару шагов назад, постепенно приближаясь к двери.
Пора наконец принять единственное верное решение за последние несколько недель — немедленно уйти отсюда и никогда больше не переступать порог этого дома. Или любого другого, в котором будет Ксавье. Навсегда поставить на нём жирный крест и заняться собственной жизнью, больше не пытаясь спустить её в унитаз и нажать кнопку смыва.
К чёрту расследование. К чёрту маньяка, Клеманс, Дивину… к чёрту его.
Торп сверлит её невыносимо пристальным взглядом, но не останавливает. Тем лучше.
Аддамс в несколько стремительных шагов достигает двери — и наконец уходит, не прощаясь и не оборачиваясь.
Всё кончено.
Решительно.
Бесповоротно.
А когда спустя битый час она добирается до университетского
