Спас их? Она сбрендила?
Спас их, отведя под дулом пистолета в темный, сырой склад, и заставил часами сидеть молча на деревянных поддонах, пока сам ушел, чтобы завершить обустройство этой роскошной металлической коробки?..
Но главный вопрос, конечно, был в том от чего именно он их спас.
– Он, казалось, извинялся, – заметила Молли, – когда запирал нас тут. Он сказал, что не хочет причинить нам вред.
– Он врал, – сказала Джина, и ее скрипуче-пронзительный голос походил на голос экзорциста, изгоняющего демона, только Молли ее не слушала.
Она считала вслух.
– Девятнадцать, двадцать... двадцать один, – объявила Молли. – У меня здесь двадцать одна бутылка воды и пакет памперсов для взрослых – спасибо, Господи, за маленькую любезность.
Спасибо, Господи? Спасибо за то, что опасный, вооруженный итальянец–похититель швырнул пакет гребаных подгузников для взрослых в их корабельную корзину, в то время, как отправил их черт знает куда, где они могут мочиться не в трусики?
За последние несколько недель на Молли обрушивались бедствие за бедствием, и, тем не менее, ее оптимистическое отношение неизменно заставляло Джину краснеть от стыда.
А в области позитивного мышления обычно была талантлива именно она.
– Вода – это хорошо, – продолжала Молли. – Вода означает, что он хочет, чтобы мы оставались в живых.
Да, но что с ними произойдет, когда в пункте назначения их распакуют – где бы это ни было?
Легко догадаться, что они всего-навсего приманка. А приманка должна оставаться свежей лишь до определенного момента.
Джина была уверена, что вооруженный итальянец убьет их после того, как сфотографировал рядом с телевизором, когда они впервые прибыли на склад. Это называют доказательством жизни. Обычно похищенные держат газету, но, вероятно, прямая футбольная кабельная трансляция по телевизору тоже годится.
Иногда это не было доказательством жизни. Иногда это было доказательством удержания. И после того, как факт был доказан, заложники могли стать ненужными.
Раздался громкий шум – заработал двигатель. Крен, и они двинулись.
Направляясь бог знает куда.
Несясь навстречу судьбе.
Джина ничего не могла с собой поделать. Она начала плакать.
Молли придвинулась к ней в темноте, нашла ее и обняла.
– Господи, Джина, я напугана до смерти и могу лишь представлять каково тебе.
– Меня словно заперли в коробке, – произнесла Джина, неловко вытирая лицо и, без сомнения, лишь еще больше размазывая грязь. – Словно она уже умерла, но еще не знала об этом. Ее голос задрожал. – Мне действительно не хватает Макса.
– Я знаю, дорогая, – сказала Молли, обнимая ее. – Прямо сейчас даже мне не хватает Макса, но я зла на него за то, что он обидел тебя.
Джина рассмеялась. Неуверенно, но рассмеялась.
– Ты никогда ни на кого не держала зла.
Наряду с абсурдным оптимизмом Молли была быстра на прощение. Джоунс – Грейди – однажды пошутил, что она и Ганнибалу Лектору дала бы второй шанс. Что вернуло Джину к менее смешной теме.
– Не позволяй парню с пистолетом – итальянцу – одурачить тебя, – сказала она подруге. – Он не принимает нас за людей. Мы лишь черви на его крючке. Если для его целей мы нужны живыми, мы будем живы. Если нет... Знаешь, как говорят: «Когда ждешь от людей лучшего, и получаешь лучшее»? Но не в этот раз.
Молли молчала. Обычно, когда она была не согласна, то не молчала, но сейчас сдержалась. Джина знала, что если бы было светло, выражение лица выдало бы ее. Ее возражения начались бы с «но». «Но он казался таким любезным. Но он казался джентльменом. Но...»
– Я серьезно, Мол, – сказала Джина. – Не заводи дружбы с этим парнем.
Потому что, когда он жестоко изобьет и изнасилует их, прежде чем убить, от этого будет только хуже.
– В этот раз ты не одна, Джина, – сказала ей Молли. – Мы пройдем через это. Вместе.
Джоунс придет и...
– Позволит себя убить, – заметила Джина.
– Нет, если я в этом что-то понимаю. – В голосе Молли прозвенело осуждение. – И нет, если ты понимаешь тоже.
ОТЕЛЬ «ЭЛЬБЕ ГОФ», ГАМБУРГ, ГЕРМАНИЯ
21 ИЮНЯ 2005
НАШИ ДНИ
Джулз стоял позади агента Джима Ульстера, который снова постучал в дверь номера.
– Вы уверены, что нам сообщили верный номер? – спросил Ульстер у напарницы, коренастой женщины с дружелюбным лицом, которую он называл Голди.
– Это он, – сказал им Джулз. – Восемь–семнадцать.
Голди, чье настоящее имя было Вера Гольдштайн – перепроверила свои записи.
– Да, – подтвердила она. – Эта комната. Может, мистер Багат вышел.
– Маловероятно, – сказал Джулз.
– Время обеда, – парировала она. – Даже легенда должна питаться.
– Поверьте мне, – сказал он. – Макс не прервался бы на обед, даже если бы дело, над которым он работает, не было личным.
Он там. Но, может быть, не хочет, чтобы его беспокоили.
– Я слышала, что он немного странный на этот счет, – сказала Голди. – Что нужен пропуск, чтобы войти к нему в кабинет.
Низенький, тонкий как хлыст, исходящий нетерпением Ульстер рядом с деликатной Голди были словно Рен со Стимпи. Он не хотел стоять и разговаривать, и постучал в дверь снова. Громче.
– Нет, – сказал Джулз, – это неправда. В смысле, да, когда говоришь с ним, лучше четко представлять, что хочешь сказать. Он даст тебе знать, если тратишь его время, но...
– Я, правда, не думаю, что он тут, – произнес Ульстер, успев проверить часы, мобильный, и быстрым едва уловимым движением поправить мужское хозяйство.
И дверь открылась.
– Простите, что заставил вас ждать, – сказал Макс. – Случился небольшой инцидент, и мне нужно было прибраться.
Эгей! Прямо по курсу обманщик.
Голди и Ульстер определенно были одурачены, ослеплены сиянием славы «того самого Макса Багата». Хотя в нынешнем состоянии назвать его «сияющим» можно было только с большой натяжкой.
Джулзу было очевидно, что кто-то совсем недавно надрал зад его легендарному боссу.
Настолько недавно, что нос Макса все еще кровоточил. Он, разумеется, сменил рубашку, но пиджака и галстука ощутимо недоставало. Багат держал у носа тряпку для мытья посуды, пока агенты представлялись, словно пара одержимых знаменитостями школьниц.
Теперь запинался даже Ульстер.
– Я запутался в шнуре от электрической лампы, – сказал он им. Очаровательный, разговорчивый Макс Багат – лгущий изо всех сил. – Разбил чертову штуковину. Лампу, не нос. Спасибо Богу хоть за это.
Это определенно было странно. Судя по тому, как сейчас выглядел Макс, здесь должно быть тело или, по крайней мере, очень злой и избитый неудачник, прикованный наручниками к сливу под ванной. И, как принято в правоохранительных органах, когда парни с разбитыми носами собираются после стычки и ареста плохих парней, Макс должен указать на связанного неудачника и сказать: «За решетку, Данно»[27].
