– Ты что, судьбу мира определяешь? – фыркнула Вика.
С лестницы донесся гомон. Девушки притихли, боязливо переглянулись. Беспечная атмосфера исчезла. Маша сцепила пальцы в замок, напряглась, предвкушая разгадку или нечто страшное. Адреналин, учащенное сердцебиение, рискованные ситуации в прошлом настолько влились в будни, что за период без происшествий она истосковалась по бедам. Мысль оглушила, встряхнула, заставила осознать: она не притягивала проблемы, а бросалась в них, как в омут. Бездна опасностей, в которые она всматривалась слишком долго, начала просачиваться в разум. «Буря», как джинн, исполнила ее желание, подкинула убийство Волгина, позволила вновь проверить себя на прочность, вскрыла душевные раны. «Неужели это никогда не закончится?» – озябла Маша, покосившись в дверной проем. Стук шагов нарастал.
В зал высыпали озадаченные парни. Леонид, словно конвоир, вел тощее, сутулое нечто с густой бородой, спутанными волосами, грязной кожей и лохмотьями вместо одежды. От незнакомца чудовищно воняло. Он дергался, как одичавшее животное, пойманное людьми.
– С ума сойти, – ахнула Ангелина.
Маша затаилась, ожидая, что человек нападет, но тот лишь покорно сел на стул в отдалении. Леонид стоял рядом.
– Дернешься, пожалеешь, – проговорил он, выставив нож. – Советую отвечать честно.
Мужчина оскалил желтые зубы.
– Или что? – прохрипел он отрывистым, лающим голосом. – Убьешь меня на глазах у друзей?
– Да.
В его тоне сквозила жуткая решимость.
– Малец не промах, – сипло рассмеялся незнакомец и закашлялся. – Умру – и ладно. Меня все равно отсюда попрут. Пусть лучше прирежут, чем сдохну на морозе.
Леонид, если и удивился, то не подал вида. Кирилл посуровел, пригрозил сроком за смерть Волгина, но мужчина равнодушно пожал плечами. Вика невозмутимо вынула из пакета яблоко, покатала по столу. Маша заметила, каким жадным взглядом оборванец проследил за фруктом.
– Проголодались? – вежливо спросила Вика. – У нас остался омлет. Хотите?
Тот шумно сглотнул. Протянул грязные руки, почти рванул, но Леонид прижал лезвие к его горлу.
– Угостим, если все расскажите, – проворковала Вика. – Даже разогреем. Вы давно не ели горячую пищу, верно?
– Ага.
– Сначала информация, – продолжила та. – Кто вы? Как вас зовут? Почему здесь оказались?
Мужчина колебался несколько минут, затем поведал:
– Я Василий. Родился и вырос в соседнем поселке. Осенью меня выперли с работы за… – он почесал бороду, – досуг. У нас делать нечего, только квасить. Вот и пристрастился. Пока выпивал с товарищами, Светка, моя жена, склочная баба, сменила замки. Каждый раз, как приходил, гнала веником, а под конец завела хахаля, он мне навалял. И вот я телепался по проулкам: ни денег, ни родных. Приятели тоже бросили. Я поскитался по улицам, решил до заморозков засесть в лагере. Ездил сюда, когда был школяром, в СССР хорошо жилось, мороженое стоило десять копеек, везде продавались натуральные продукты, сметану делали такой, что ложка стояла. А сейчас что? Сплошной мусор. Пендосы травят, мы и рады.
– Конкретнее, – прервал поток ностальгии Леонид.
– Ох, ну ты и злой, – тяжело вздохнул Василий. – Не торопи, давно я ни с кем не балакал, уже отвык. На чем мы остановились?
– На «Буре», – сказала Маша.
– Точно-точно, – повеселел Василий. – Места тут дикие. Народ верит, будто лагерь проклят. Я крещеный, не боюсь нечисти, сколько Бог отмерил, столько и промаюсь. До того как мегера меня выперла, ходил сюда за грибами, ягодами, рыбой. Река здесь славная, только успевай удочку закидывать, окунь или щука сами на крючок плывут. Так, значится, возвращался я как-то с уловом, вижу, молодежь к корпусу семенит. Окликнул их, они меня за охранника приняли, сунули деньги, чтобы побродить по окрестностям. Кому копейка не нужна? Ну я и стал водить экскурсии, разместил объявление в интернете, каждый корпус, тропинку назубок выучил, даже пару дат запомнил. За приплату разрешал спереть что-нибудь на память, можно сказать, культурно просвещал подрастающее поколение, приносил пользу. Как меня из квартиры турнули, потопал сюда, питался чем придется. Через пару дней прикатили строители и выставили меня, мол, это частная собственность. Я мужик честный, предложил наняться охранником, а те, жеваный крот, пальцы загнули: «Без диплома и стажа не берем». Дураки. На кой сторожу корочка? От мародеров отбиваться? Табуретку подпирать? Меня за ворота выставили, а я пробрался через дырку в заборе, проник в этот корпус – его еще не начали ремонтировать – оборудовал себе лежанку. В клетушке, видать, советские архитекторы что-то неверно рассчитали, сделали нишу, прикрыли шкафом. Я сдвинул громадину, позаимствовал инструмент, проделал лаз, навострился быстро залазить. По-тихому тырил припасы и клины, когда ко мне на этаж кто-нибудь наведывался, совал под дверь деревяшку и убегал. Потом умыкнул ключ, зазубрил график рабочих. Так поднаторел, что смогу кого угодно запереть, не издав ни звука.
– Зачем вы закрыли нас? – разозлилась Маша. – Еще и поиздевались.
– Чтоб не пронюхали. Звиняй, дочка. Я когда услыхал, что бригада умотает, порадовался: «Вот праздник-то! Поем и попью вдоволь». Наутро гляжу, вы объявились: молодые, шутливые, малехо дерганые. Я как Штирлиц, бесшумный, выведал, что вы легенду про пионера знаете, еще и без старшего остаетесь, решил, как сейчас дети гутарят, приколоться, потопал, книжки попинал, чтоб стянуть провизию, пока вы трясетесь в кроватях. Мне все ночи фартило, только в одну сплоховал, перестарался и случайно разбил окно.
– Вот куда девались продукты, – сказал Леонид. – Ты объедал нас.
– Не кривись. Побудь в моей шкуре, парень, не так замараешься. Девчоночки-красавицы, – улыбнулся Василий, глянув на Машу с Динарой, – не вовремя пришли. Я уже сталкивался с казашкой, повезло, что она не смекнула, а то бы сразу шум подняла. Гм, о чем мы? Да, с песней перегнул. Не утерпел, разыграл, будто Юрка-покойник голосит, а вы смешно заверещали. Ради бога, простите старика. Меня бес попутал.
– Это было отвратительно, – гневно буркнула Маша.
– Он врет! – воскликнула Динара. – Во-первых, я из Башкирии. Во-вторых, видела бесплотную тень, окруженную сиянием.
– Там в конце коридора окно, – сказал Леонид. – Наверное, тебе показалось из-за освещения.
– Нет! Я уверена…
– Сколько здесь шатаюсь, ни разу не видал духов, – встрял Василий. – Или мой запашок их отгоняет?
– Людей со здоровым обонянием он тоже отталкивает, – сморщила нос Яна. – Мерзость! Вы вообще моетесь?
– У бомжа тяжкая доля, – погрустнел Василий. – Вода как манна небесная.
– Поэтому на третьем этаже воняет? – вклинился Кирилл. – Это от вашего убежища, а не из-за канализации?
– Справляю нужду там или в сортире, – ответил Василий, проведя пятерней с грязными ногтями по патлам. – Иначе отыщут и шуганут.
– Зачем бродяжничать? – встрял Игорь. – Устройся на работу, купи или арендуй жилье.
– Кто ж меня примет на службу? Чтоб приодеться и причесаться, нужны деньги, а чтоб их скопить – работа. Поганые капиталисты, перекрыли кислород рядовым трудягам!
«Как низко может пасть человек, – ужаснулась Маша. – Он ведь на самом дне и даже не волнуется об этом. Очень страшно. Его фотки нужно показывать школьникам, чтобы дети старательнее учились».
– Ты убил Глеба Волгина? – сердито спросил Леонид.
Кирилл, держась на расстоянии, как от прокаженного, продемонстрировал Василию с телефона снимок покойного.
– О, знаю его, часто приходил, – оживился тот. – Хорошо платил, баловал чаевыми. Шустрый малый, далеко пойдет.
– Уже поедет, причем вперед ногами, – сказал Леонид. – Зачем ты столкнул Волгина? Спалился перед ним, испугался, что выкинут на мороз, и убрал помеху?
– Я? Убил? Никогда и никому не причиню зла. Да, воровал, да, барыжил пионерскими «сувенирами», да, скрывался, но в остальном чист и перед законом, и перед Богом.
Леонид, Кирилл, Вика и Динара наперебой выпытывали признание. Василий все отрицал, клялся, что не был причастен к гибели Волгина, а в ночь с понедельника на вторник спускался в зал, чтобы раздобыть еды, потом отсиживался в каморке.
