— Пора, — сдержанно проговорила Инга.
— Понятно, — нахмурился обиженный толстяк. — Ну что ж, не смею задерживать. Вольному — воля, спасенному — рай. До скорого!
И он уткнулся в свое пиво.
— Я что-то пропустил? — спросил Георгий, когда они отошли на достаточное расстояние. — Вы — актриса и снимались в кино? А теперь в наш театр почему-то устроились?
— Я актриса, я снялась в телесериале под названием «В Москву! В Москву!». Не смогла устроиться в столице. Точнее, устроилась в один театр, но потом вынуждена была уйти. Миру Степановну уговорила взять меня критик Балуева. Но здесь я сразу же пришлась не ко двору. Вот и вся моя творческая биография.
— Понятно, — протянул Георгий. — А я-то после слов коллеги подумал, что вас Мира Степановна подослала ко мне, чтобы разведать, какой сюрприз я ей готовлю к началу сезона.
— Я что, похожа на шпиона?
— Один к одному. Вспомните Мату Хари.
— Все и сложнее, и проще — вот такой парадокс, — грустно сказала Инга. — Не знаю, как и выпутаться мне изо всей этой истории.
— Рассказывайте! — решительно велел Георгий. — Вместе подумаем.
Они присели на свободную скамейку в небольшом скверике на берегу реки. Вечер был удивительно теплым. Редкие облачка на закатном небе плавали в море расплавленного золота. Солнце уже скрылось за горизонтом, и над Волгой, в том месте, где оно в нее нырнуло, дрожала легкая патина прозрачного золотистого тумана, как на картинах старых мастеров. Сердце Инги вдруг сжалось от небывалого предчувствия. Ей со всей очевидностью представилось, что этот вечер ей запомнится на всю оставшуюся жизнь. Никогда еще Инга не видела, чтобы воочию перед глазами оживали полотна великих художников. А между тем это и вправду было так. Яркие цветовые пятна стали как будто еще ярче, а золотой туман сгустился и принял в себя легкий зеленоватый оттенок. На противоположном берегу неспешно прогуливались крохотные фигурки людей и собак. Красное пятнышко одежды на одной из фигурок смотрелось особенно ярко на фоне сплошной зелени. Там росли ели и каштаны, а крутой берег весь порос густой травой. Волга чуть изгибалась и слева, и справа. Слева, в месте заката, дрожал чуть видимый золотисто-зеленый туман, а справа воздух был отчетливо прозрачен. Там плыла парусная лодка и нависал со стороны берега зеленый утес с приютившимся на самом краю странным строением, напоминавшим зубчатыми выступами стен старинный замок.
Молодые мужчина и женщина долго молчали. Наконец Инга вздохнула и вернулась в реальность.
— Мира Степановна возненавидела меня, — начала она тихим и ровным голосом свое горестное повествование. — Возненавидела настолько, что убедила и актеров, и, по-моему, следователя в том, что убийца этих двух женщин — я.
— И следователя, вы говорите?
— Так мне показалось. Он попросил меня не уезжать пока из города.
— На словах попросил или бумажку дал подписать?
— На словах.
— И о чем он вас спрашивал?
— Где я была во время второго убийства. Во время первого я была в кабинете Миры Степановны. Хотя она уверена, что я успела позвонить сообщнику и тот столкнул Тучкову.
— А как он заманил ее туда?
— А это вы у Миры Степановны спросите. Ну вот. Во время второго убийства меня вообще никто не видел. Я сидела в гримерке и… плакала. Они все после репетиции ходили мимо моих дверей, но никто не заглянул. Так что тут у меня вообще алиби нет.
— И опять-таки — как бы вам удалось заманить Пунину на пятый этаж? И как вы справились бы с ней?
— Вот именно! — горячо подхватила Инга. — Она же вдвое меня толще!.. Была…
— Я думаю, что следователь это прекрасно понимает. Он просто использует метод психологического давления на свидетелей.
— Зачем?
— Вдруг кто-то что-то утаил или забыл. А под давлением засуетится и припомнит.
— О-ой!.. — протянула Инга в ужасе. — А я ведь точно утаила! Я… забыла. И забыла как раз под давлением. Так что не прав он. Его метод не способствует. Я забыла отдать ему улику!
Инга достала из сумочки записку в целлофановом пакетике и показала журналисту.
— Мы нашли это в углу коридора за порогом. Преступник мог этим путем убегать с места преступления. Там внизу есть еще одна дверь, ведущая прямо на улицу. У нас ремонт в театре, и внизу открыли запасный выход, чтобы маляры и штукатуры не ходили через служебные двери. Они красят фасад здания. И уж конечно, они не будут следить за тем, кто вошел или вышел через этот ход. Кому ближе — тот и выходит через эти двери. Преступник мог с третьего этажа пробежать до другой лестницы и спуститься вниз. На втором этаже за порожком, в самом углу, мы и нашли эту записку.
— Кто это мы?
Инга смутилась.
— Я и бывший сожитель Тучковой. Его тоже подозревают. И мы решили вести параллельное расследование. Он будет в гости ходить к актерам, так как близко со всеми знаком, а я — разнюхивать в театре всякие разные слухи и сплетни. А потом обменяемся информацией.
— А почему вы решили, что записка — улика?
— В ней же свидание назначено как раз на пятом этаже и именно в четырнадцать, то есть после окончания репетиции.
— Вот что, — сказал Паредин, — я подключаюсь к вашему расследованию. Не могу допустить, чтобы подозревали такую замечательную девушку. Приходите-ка завтра в редакцию. Мы с этой записочки снимем ксерокопию, а дальше подумаем, каким образом с ней поступить.
Инга простилась с журналистом у двери подъезда, не пригласив его зайти. Впрочем, он и не рвался. Сделал ей ручкой в знак прощания и скрылся в арке, даже не оглянувшись. Ингу это задело. Что скрывать — красивая девушка привыкла к тому, что ее благосклонности добивались всеми возможными способами, что за ней ухаживали, оказывали ей различные знаки внимания. Но журналист, похоже, сам привык к вниманию противоположного пола и знал себе цену. А может, Инга ему вовсе и не нравилась, просто он зацепился за возможность досадить Мире Степановне.
Едва Инга вошла в подъезд, как ей тотчас же загородил дорогу Санек.
— А вам-то что? — удивилась девушка. — Вы меня напугали.
— Ты рассказала этому журналюге о пленке?
— Знаешь что, Саша, — Инга от злости тоже перешла на ты, — ты лучше прекрати эту истерику. Давай спокойно разбираться. Расследование нужно проводить с холодной головой. Я обещала никому не говорить о пленке? Обещала. А если обещала — значит, и не скажу. Пока сам не захочешь. Паредин нам поможет.
— Что за шум?
Дверь в квартиру завтруппой Аристархова приоткрылась, и он приветливо улыбнулся Инге и Александру.
— Вы зашли бы, ребята, — пригласил он, распахнув дверь пошире, — потолкуем.
Инга его все это время избегала, впрочем, Аркадий Серафимович тоже не искал встречи с ней. Но теперь он ее выручил — она немного опасалась необузданного характера сожителя Тучковой.
Быстренько накрыв стол на кухне и разлив чай по чашкам, Аристархов уселся напротив молодых людей и спросил:
— Ну, какие проблемы?
— Да никаких, — сказал Санек, — так, встретились случайно…
— Мне показалось, что вы ссорились?
— С чего бы? — вновь возразил Санек. — Мы почти незнакомы. Просто я был у Гринькова в гостях, немного выпил. Я, когда выпью, разговариваю громко.
Александр захрустел печеньем, поданным к чаю.
— А вы сегодня были на допросе? — спросил Аристархов у Инги.
— Именно так, — ответила она, — иначе к этому и невозможно относиться.
— А записку ему показали?
— Забыла.
— Как — забыла?! — вскинулся Александр. — Мы же договорились! — Он осекся. — Значит, и вам, — обратился он к Аристархову, — она тоже проболталась о записке?
— Почему тоже? А кому еще?
— Я познакомилась сегодня с журналистом Парединым, и он решил нам помогать.
— Чудесно! — радостно воскликнул Аристархов.
— Я так не думаю, — буркнул Санек, — этот Паредин пакости писал о моей Верке.
— Во-первых, молодой человек, — перебил Александра Аркадий Серафимович, — будем взаимно вежливы. Прошу вашу бывшую супругу называть Верой Васильевной. А во-вторых, оставим старые счеты. Паредин и обо мне писал вещи отнюдь не лестные. Но сейчас он — ценнейший источник информации. Кто-кто, а уж журналист-то в курсе всех событий! Кроме того, он вхож в прокуратуру. Это я точно знаю. Нам просто Бог его послал.
