Капа с Липой лукаво переглянулись.
Тем временем стало слышно, как вор возится с замками дверей, ведущих в комнаты жильцов. Затем наблюдателям показалось, что таинственный грабитель вскрывает двери дольше, чем, собственно, находится в комнате. Приближались странные звуки — щелчки и легкое жужжание.
— Что это? — строго вопросила Капа. — Что за идиотское поведение?
— Кажется, — неуверенно и недоуменно ответил Геночка, — кажется, он просто фотографирует…
— Вор с фотоаппаратом? — изумился Аркадий. — Что за мода?
Липа моментально приняла стратегически важное решение:
— Если это так, то мы отступаем. С фотоаппаратом и без украденных вещей — он уже не вор. И меняется все коренным образом, коли он просто фотографирует.
Они успели ретироваться буквально в последнюю минуту. Когда за жильцами неугомонной квартиры захлопнулась дверь, ведущая на «черную» лестницу, «вор» появился в дверях кухни. Остолбенел. Видимо, совсем не так представлял он себе общую кухню в коммунальной квартире — наверняка без торшера и круглого стола под зеленой плюшевой скатертью, без дубового антикварного буфета и высокой барной стойки, инкрустированной черным деревом и перламутром. Он переводил изумленный взгляд с многочисленных чугунных сковородок и казанов на пышные тропические растения, которые явно чувствовали себя в этом доме очень хорошо, ибо выросли до совершенно некомнатных размеров — особенно две пальмы, финиковая и «хаммеропс», под пышными ветвями которых вполне можно было устроить маленький пикничок на три персоны.
Сделав несколько фотографий кухни в разных ракурсах, вор направился к двери, ведущей на черный ход, и с видимым облегчением выскользнул из квартиры, радуясь, что дело наконец сделано. Пускай теперь Вадим и хозяин ломают голову над этими фотографиями. На черта они им сдались, кстати?
* * *
Когда он скрылся во дворе, сверху, с лестницы, ведущей на чердак, осторожно спустились четыре героических сыщика.
— Олимпиада Болеславовна, — почтительно спросил Геночка, — а как же вы догадались, что он будет выходить здесь?
— Я бы сама уходила черным ходом, — пояснила Липа милостиво.
— Криминальный талант! — восхитился Гена.
— О! — прицельно сузила глаза Капа. — Так это все-таки ты таскала у мамочки варенье?
Липа внезапно стушевалась и ринулась к спасительной кухне:
— Дело-то прошлое, зачем теперь ворошить? Да и не помню я никакого варенья. Знаешь же — у меня с памятью проблемы…
* * *
— Что будете пить? — спросил Сергей.
— На работе? — заколебалась Тото.
— На сегодня рабочий день закончен. Вы это заслужили. И я тоже, — шутливо поклонился ей, — если, конечно, ваше величество позволит.
Татьяна, нисколько не смущаясь, поддержала его игру:
— Ах, мой храбрый рыцарь! Вы заслужили отдых. Особенно коли учесть, какие деяния предстоят вам завтра.
— И какому льву я должен буду завтра пожать лапу? — насторожился Серж.
— Какая свежая мысль! — расхохоталась она. — Непременно ею воспользуюсь. Нет, завтра все проще. Наш гость — человек весьма разумный и сдержанный. У него есть только одна маленькая слабость, но зато она грандиозных размеров.
Сергей наклонился к ней и почти проворковал:
— Я восхищен вашей манерой излагать мысли. Так что там наш гость?
— Обожает холодное оружие. Скажите ему что-нибудь о гардах, клинках, ручной ковке; заметьте вскользь, что вы знаете разницу между карабеллой и обычной саблей, упомяните при нем слова махайра или акинак — и он ваш. И душой, и телом, и частью капитала.
— Так это вы ради нашего клиента читали такую серьезную книгу? — осторожно уточнил Колганов. — Я нашел в кабинете, вы забыли. Оксаночка вам передала?
— Передала, конечно. Ваши сотрудники исполнительны и пунктуальны. Впрочем, что я? Каков поп, таков и приход. А что до самой темы, то каюсь — есть и у меня такая маленькая слабость — холодное оружие. Только обещайте, что никому-никому не скажете.
— Отчего же? — искренне удивился ее собеседник.
— Ненормальное увлечение для женщины, — пояснила она, — согласитесь. Нам бы кошечками да вышивками заниматься, да еще чтобы обязательно крестиком и на кругленьких пяльцах. Впрочем, это тоже невероятно хорошо — успокаивает, знаете ли.
Серж пробормотал, будто пробуя слово на вкус:
— Кругленькие пяльцы… Симпатично звучит.
— И выглядит тоже.
— А дага?
— Кинжалы ошеломительно красивы. О холодном оружии я способна говорить часами. Например, об эспадонах. Безупречное благородство и безупречная же жестокость.
— Согласен. Я ведь, как и наш завтрашний гость, фанат оружия.
— Тогда я как-нибудь возьму вас в одно сказочное место. Там просто рай для таких ненормальных, как мы, — пообещала Тото.
— Как мы, — эхом повторил Колганов.
Подошел официант, и Серж, не спрашивая Татьяну, сделал заказ: — Две «Маргариты».
Затем обернулся к своей спутнице:
— Угадал?
— Бесспорно. Но как?
— Ключевое слово — «мы», — со значением произнес Колганов.
Принесли коктейль. Они чокнулись церемонно, и, отпив из бокала глоток «Маргариты», Серж неожиданно для самого себя произнес:
— Нет, не представляю. Но я бы очень хотел посмотреть, как вы вышиваете на кругленьких пяльцах.
— Крестиком? — уточнила Татьяна.
— Им.
* * *
Марина, безупречно накрашенная и одетая, ожидала Андрея в их когда-то любимом кафе «Шато де Флер», где проходили первые, самые милые и трогательные свидания; где Трояновский впервые поцеловал ее и где предложил однажды, за ужином, как бы между прочим, переехать жить к нему. Теперь ей казалось, что все это происходило не три года, а целую вечность назад; и не с ней, а с какой-то ее знакомой, которая подробно до занудства посвящала ее в детали происходящего. А к ней, Марине, и к Андрею это не имеет никакого отношения — они почти уже чужие люди, их связывает только привычка.
Любой сторонний наблюдатель безошибочно определил бы, что эта красивая, яркая, заметная, дорого одетая девушка очень волнуется. Нервно курит, тут же рассматривает свежий маникюр, находя несуществующие изъяны, поправляет волосы, расправляет одежду. Словом, готовится к решительному разговору, но видно, что она не уверена в том, что все пройдет нормально. И не у одного посетителя возникла мысль: «А у этой-то что может быть не так?»
Андрей подошел быстрым шагом, наклонился и поцеловал ее в щеку. При этом поцелуй оказался не нежный, не братский, даже не дружеский, а из серии тех, которыми награждают, как горькую пилюлю обливают сахарной глазурью, — утешительный приз.
