— А на меня?
Вильгельмина вздохнула, чувствуя неловкость. Она не любила обсуждать подобные вещи.
— Ты — моя сестра. Хватит того, что ты не испытываешь ненависти ко мне.
Катарина, всхлипнув, тряхнула головой, словно не веря своим ушам.
— Господи! Вилли! Разве я могу ненавидеть тебя?
— Катарина, — спокойно сказала сестра, — иногда я думаю, что тебе есть за что меня ненавидеть. Ну ладно, хватит болтать чепуху. Нам нужно поговорить откровенно. Как ты считаешь?
Они быстро и вкратце рассказали друг другу о событиях последних дней, но Вильгельмина поняла, что вопросов осталось больше, чем она рассчитывала.
— Значит, Хендрик не изменился, — наконец сказала она. — Он опять только за себя и всегда останется таким. Теперь, после стольких лет, он ищет Менестреля.
Катарина неопределенно кивнула, ничего не ответив.
— Но послушай, Вилли, неужели Джоханнес поехал с Хендриком по своей воле? — спросила она.
— Нет. — Вильгельмина положила кусочек сыра на ломтик черного хлеба. Это все, что ей было нужно после изнурительного полета. — Джоханнес никогда не отдал бы Менестреля Хендрику. Должно быть, Хендрик каким-то образом запугал его, он, наверняка, нашел тот рычаг, который заставит Джоханнеса пойти на уступки. Я думаю, он шантажировал Джоханнеса нами. Хендрик знал, что Джоханнес скорее умрет, чем отдаст камень ему, так что угрожать Джоханнесу смертью было бы бесполезно. Даже если бы его запугивали только моей смертью, он все равно бы не отдал Менестреля; он не питал ко мне никаких родственных чувств. И Хендрик знал об этом.
— Но Джоханнес всегда был так внимателен к тебе.
Вильгельмина нетерпеливо махнула рукой.
— Я знаю. Но он беспокоился обо мне иначе, чем о тебе. Катарина, ты всегда была нашей любимицей — матери с отцом, Джоханнеса, Хендрика, моей. Джулиану, конечно, Джоханнес знал не очень хорошо, но она — твоя дочь, и именно в ней заключено будущее Пеперкэмпов. И если опасность угрожала не ему и не мне, а тебе или Джулиане, то он мог рассказать Хендрику все что угодно, лишь бы отвести от вас беду. И сделать, что потребуется. Почти для всех нас Камень Менестреля и четырехвековая традиция ничего не значат.
— Но ты сама говорила, что Хендрик никогда не причинит мне вреда!
— Разумеется, не причинит. — Вильгельмина удовлетворенно вздохнула, доев хлеб с сыром. Она положила сахар в чашку, налила сливки и отпила чай. — Но чем больше я размышляю, тем меньше у меня убежденности в том, что Хендрик действует в одиночку. Возможно, и ему кто-то угрожает.
— Кто? Не сенатор же Райдер?
— Как знать. Уверена, что это очень запутанное дело.
Катарина вздрогнула.
— Вилли, пожалуйста, не надо об этом.
— А чего ты хочешь? Делать вид, что ничего не происходит?
— Я всего лишь хочу жить, как жила.
Вильгельмина испытующе смотрела на сестру.
— И ты думаешь, что это получится, Катарина?
Она ждала от младшей сестры ответа, но та замерла на стуле с отрешенным взглядом. Она так и не притронулась к чаю и еде. Вильгельмина же принялась за печенье с корицей и управилась с ним в два счета.
— Ты, конечно, права, — с трудом произнесла Катарина. Ее коса совсем растрепалась. Она помолчала и почти неслышно добавила. — Не получится.
— Я бы и сама хотела, чтобы все было как прежде. Поверь. Ты не замечала за собой слежки в последнее время?
Круглые глаза Катарины стали просто огромными, когда до нее дошел смысл сказанного.
— А за тобой… тоже?
— Да. И за Джулианой.
— За Джулианой?! — Катарина вскочила, ее лицо стало мертвенно-бледным. — Нет, Вилли! Не может быть!
— Почему же? Потому что тебе этого не хочется?
— Но это… чересчур.
— Мы не можем прятаться от фактов и предаваться иллюзиям.
— Нельзя впутывать в это Джулиану, — настойчиво продолжала Катарина, вновь садясь за стол.
— Мне кажется, нам не приходится выбирать.
— Это моя дочь, Вилли!
— Да, но уже достаточно взрослая. Она может сама принимать решения и отвечать за их последствия. Катарина, ей тридцать лет.
Катарина разломила печенье пополам, потом — на четвертушки, а затем полностью раскрошила его.
— У тебя нет детей, и тебе трудно понять меня.
— Ах, Катарина. Я понимаю гораздо больше, чем тебе кажется. Джулиана — пианистка, она росла в тепличных условиях и очень мало знает о суровой действительности. Но ты вряд ли помешаешь ей понять, что такое настоящая жизнь.
— Ты хочешь сказать, что я баловала ее.
— Ее баловала жизнь. Ей очень повезло, Катарина, что у нее есть ты и Адриан. У нее есть все. — Вильгельмина улыбнулась, стараясь говорить как можно мягче. — Ты не сделала ничего такого, чего не сделала бы я, будь я на твоем месте. Ну, разве что, я научила бы ее голландскому и рассказала о прошлом. Я понимаю, ты не хочешь, чтобы пережитое в Амстердаме коснулось ее. Мы тоже не хотели, чтобы война коснулась тебя, но это случилось. И тут никто не виноват — ни мы, ни ты. Просто так уж вышло, и все.
— Вилли…
— Катарина, поговори с ней.
— Не думаю, что я смогу. — Она высыпала крошки на стол, ее руки тряслись. — Вилли, я боюсь потерять ее.
— Знаю.
— Да?
— Думаю, да. Тридцать с лишним лет назад я смотрела на отплывающий пароход, увозивший мою единственную сестру. Она вышла замуж за американца, которого любила, и я была счастлива просто потому, что она была очень счастлива. Но я потеряла ее. Безвозвратно. И ничто не могло утешить меня. Ни разу в жизни я не чувствовала себя такой одинокой. — Она посмотрела в нежные, зеленые глаза Катарины. — Как видишь, я понимаю, что ты испытываешь.
Катарина была поражена.
— Вилли! Ты никогда не говорила мне о том, что ты против моего отъезда.
— Я хотела, чтобы ты уехала. Ты заслуживала лучшей жизни с Адрианом.
— Но если бы ты сказала мне, что тебе…
— То что? Разве это изменило бы что-нибудь? Ладно, Катарина, хватит. Ты же знаешь, я не люблю грустные разговоры. Давай лучше подумаем, что мы можем предпринять. Мне кажется, правильнее всего сейчас было бы выяснить, где находится Менестрель. Хотя бы для того, чтобы уберечь его от Хендрика.
Она взглянула на сестру и деловито спросила:
— Он у тебя?
— Конечно, нет! — Катарина была возмущена. — Я бы выбросила его в океан. Ты же знаешь об этом, и Джоханнес знал. Я ненавижу этот камень. Если тебе интересно, что я об этом думаю, я скажу — он канул вместе с Джоханнесом. Больше некому хранить традицию Пеперкэмпов.
— Что? — резко спросила Вильгельмина, вдруг насторожившись. — Катарина, что ты сказала? Некому хранить традицию?
