— Чего же тогда ты боишься? — неистово прошептал он.
Я не смогла ответить. Такое уже было однажды — я почувствовала, как его холодное дыхание коснулось моего лица. Сладкий восхитительный аромат заставил мой рот наполниться слюной. Это было не с чем сравнить. Без единой мысли в голове, инстинктивно, как животное, я качнулась вперед, вдыхая его.
И тут он исчез, вырвав руку из моих ладоней. Через несколько секунд я, приглядевшись, увидела его метрах в шести от себя, на самом краю поляны, в густой тени огромной ели. Он смотрел на меня, не отрываясь, и его глаза в этом мраке казались темными.
Я почувствовала, как на моем лице проступили боль и потрясение, мои внезапно опустевшие руки больно саднило.
— Прости меня… Эдвард, — прошептала я. Я знала, что он услышит.
— Подожди немного, — сказал он чуть громче, чтобы уловили мои менее чувствительные уши. Я замерла.
Прошло десять мучительно долгих секунд, прежде чем он медленно вернулся назад и изящно опустился на траву в паре шагов от меня, скрестив ноги. Он смотрел мне в глаза, не отрываясь. Сделав два глубоких вдоха, он виновато улыбнулся.
— Прости меня, пожалуйста, — нерешительно произнес он. — Ты поймешь, если я скажу, что поддался простой человеческой слабости?
Я кивнула, не в силах смеяться его шутке. До меня понемногу доходило, в какой опасности я была только что, и адреналин бешено несся по венам. Он, наверное, мог почувствовать его запах даже оттуда. Его улыбка стала насмешливой.
— Я лучший хищник в мире, не так ли? Все во мне привлекает тебя — мой голос, мое лицо, даже мой запах. Как будто я не могу обойтись без этого!
Он неожиданно вскочил на ноги, отпрыгнул куда-то и исчез из виду, чтобы в следующий миг оказаться под той же елью — пересечь поляну заняло у него полсекунды.
— Как будто ты смогла бы от меня убежать, — горько засмеялся он.
Он протянул руку и легкостью отломил от ели сук полуметровой толщины. Подержав в руке, он с невероятной силой метнул сук в толстый ствол огромного дерева напротив — оно сотряслось и закачалось.
И снова встал в полуметре от меня, неподвижный, как камень.
— Как будто ты смогла бы меня победить, — мягко проговорил он.
Я застыла на месте — никогда еще он меня так не пугал. Никогда еще так свободно не проявлял он свою сущность, не сбрасывал свой тщательно сработанный защитный покров. Никогда еще не был он менее человечен… и более прекрасен. С пепельно-серым лицом и широко открытыми глазами, я сидела, замерев, как кролик перед удавом.
Его глаза горели от бешеного возбуждения. Но постепенно оно стало гаснуть, лицо превращалось в античную трагическую маску.
— Не бойся, — проговорил он тихо, и его бархатный голос прозвучал против воли обольстительно. — Обещаю… — Он колебался. — Клянусь — я не трону тебя.
Казалось, он старался убедить прежде всего самого себя.
— Не бойся, — прошептал он снова и очень-очень медленно сделал шаг ко мне. Так же медленно, тягучим гибким движением, он уселся рядом на траву. Наши лица оказались на одном уровне, близко одно от другого.
— Пожалуйста, извини меня, — церемонно сказал он. — Я могу держать себя в руках. Просто ты застала меня врасплох. Но теперь я буду паинькой.
Он ждал ответа, но я не могла выдавить ни слова.
— Я сегодня не голоден, честное слово, — он подмигнул.
Я заставила себя засмеяться, хотя получилось довольно жалко.
— С тобой все в порядке? — нежно спросил он, медленно и осторожно протянул мраморную руку и вложил ее в мои ладони.
Я посмотрела на его гладкую холодную кисть, потом подняла глаза. Его теплый взгляд светился раскаянием. Я снова опустила глаза и принялась осторожно водить пальцем по линиям на его руке. Потом робко улыбнулась, вновь посмотрев ему в глаза.
Он просиял в ответ.
— Итак, о чем мы говорили перед тем, как я вздумал явить тебе свою брутальную сторону? — спросил он с мягкой интонацией благовоспитанного юноши прошлого столетия.
— Я, если честно, не помню.
Он улыбнулся, но на лице мелькнул стыд.
— Думаю, мы хотели поговорить о том, чего ты боишься, если исключить очевидное.
— Да, правда.
— И что скажешь?
Я опустила глаза и принялась бесцельно водить пальцем по его гладкой сверкающей ладони. Шло время, но я молчала.
— Как легко я теряю уверенность в себе, — вздохнул он.
Я посмотрела ему в глаза и вдруг осознала, что он, так же как и я, ступал по неизведанной земле. Каков бы ни был его прошлый опыт, сейчас ему было так же трудно, как и мне. Это придало мне мужества.
— Мне было страшно оттого, что, по очевидным причинам, я не смогу остаться с тобой насовсем. И я боюсь, что хочу быть с тобой гораздо сильнее, чем имею право себе позволить.
Я не поднимала глаз — такое очень трудно высказать вслух.
— Да, — произнес он медленно. — Этого действительно стоит бояться. Желания быть со мной. Это не к добру.
Я нахмурилась.
— Мне давно следовало бы уйти, — вздохнул он. — И сейчас мне следовало бы уйти. Но я не знаю, смогу ли.
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — жалобно пробормотала я, не поднимая глаз.
— Именно поэтому мне нужно уйти. Но не бойся — я, в сущности, большой эгоист. Я слишком сильно жажду твоего общества, чтобы делать то, что должен.
— Я рада.
— И напрасно, — он отнял руку, на этот раз более бережно, его голос звучал резче, чем обычно. Резкий для него, он все равно был красивее любого человеческого голоса. Было так трудно успевать за сменой его настроений — я вечно тащилась на полшага позади.
— Я ведь жажду не только твоего общества, никогда не забывай об этом. Никогда не забывай, что я гораздо опаснее для тебя, чем для любого человека.
Он замолчал и невидящим взором уставился в темноту леса.
Я немного поразмыслила над его словами.
— Кажется, я не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Особенно последнюю часть, — сказала я.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Как бы мне это объяснить? — задумчиво проговорил он, — Чтобы не напугать тебя снова? Хммм….— Он, не думая, снова вложил свою руку в мою, и я крепко сжала его кисть обеими руками. Он посмотрел вниз, на наши руки, и вздохнул:
— Знаешь, тепло — это так приятно…
Постепенно он собрался с мыслями.
— У каждого человека есть свои любимые запахи, — начал он. — Кто-то любит шоколадное мороженое, а кто-то — клубничное. Прости за пищевые ассоциации — не смог придумать ничего получше.
Я улыбнулась, и он покаянно улыбнулся в ответ.
— Каждый человек пахнет по-разному, у каждого своя неповторимая сущность. Если запереть алкоголика в комнате, полной прокисшего пива, он охотно его выпьет. Но может и удержаться, особенно если намерен бросить пить. А теперь представь себе, что вместо пива в этой комнате — стакан столетнего бренди, редчайшего, прекрасного коньяка, и вся комната наполнена его теплым ароматом. Как по-твоему, сможет он устоять?
