— Сколько?
— Я… я не знаю. Дай-ка я возьму карандаш и бумагу.
Они провели остаток вечера, занятые подсчетами. Роман поставил музыку. Не ту музыку, которая могла бы понравиться пришедшей на свидание девушке, — она не была его девушкой. Это было партнерство в мечте. Однако, хотя Роман с энтузиазмом предавался мечте, он все же чувствовал ее запах и ее красоту. Ему все же до боли хотелось приподнять шелк ее блузки, чтобы просто взглядом насладиться красотой, которую она скрывала.
Оливия не позволяла ему забыться. Она нежно, но постоянно напоминала ему о себе. Прикосновение ногтем к его руке, «случайное» легкое касанье грудью его плеча, когда она наклонялась над ним, чтобы посмотреть его расчеты. Глубокий, но деликатный зевок, по мере того как вечер приближался к концу…
Роман все еще бурлил внутри, как встряхнутая бутылка шампанского, пока он вез ее домой. Вечер был таким прекрасным, что он даже не пытался ее поцеловать.
Он не хотел натолкнуться на ее отказ — ничто отрицательное не должно вторгнуться в их отношения.
Оливия вышла из машины и наклонилась к стеклу.
— Еще одна вещь, — прошептала она.
— Да? — Роман потянулся к ней.
Оливия поднесла два пальца к его подбородку, приподняла его и притронулась к его губам своими губами. Ее язык коснулся его рта — едва-едва, затем она отпрянула и взбежала по ступенькам.
У него есть потенциал, у этого Романа. Оливия знала ценность обещаний, особенно тех обещаний, которые она вряд ли когда-нибудь выполнит.
Весь четвертый этаж каменного особняка матери Оливии Бостон был одной большой комнатой, ванной и студией. Пол был выложен полированной твердой древесиной. Стены — просто белые. Через два широких, выступающих наружу полукруглых окна лился обильный солнечный свет. Когда этого не было, у постели Оливии горел торшер, а там, где она работала, были включены лампы дневного света.
Оливия упражнялась по шесть часов каждый день, шесть дней в неделю. До Романа она работала столько же часов и по воскресеньям. Она была настолько уверена в его потенциале, что была готова пожертвовать ради него тремя часами воскресных упражнений.
Занятия не были каторгой для Оливии. Длинная стена была превращена в зеркало, вдоль которого была установлена перекладина. Работая в собственной студии, Оливия могла надевать то, что ей нравилось. А нравились ей обычные пуанты, длинные толстые носки — и ничего больше. Ей казались недостаточными те шесть часов ежедневно, когда она видела себя обнаженной.
Она работала над собой с дополнительным рвением по воскресеньям. Но как бы яростно она ни танцевала, как бы жадно ни упивалась своим восхитительным отражением, ей никогда не удавалось достичь того прекрасного, внезапного отлива больше чем два или три раза за воскресенье.
Жертва, которую Оливия приносила ради Романа, много значила.
В пятницу, после того как она завершила свою классическую рутину, рутину современного балетного танца, и магнитофонная запись уже переходила к напористому, оргазмическому ритму, она уже почувствовала, что подходит к краю, зазвонил телефон.
— Да? — выдохнула она.
Это отродье, ее сестра Портия, занудила:
— Мне так не хочется прерывать твой бурный роман, Олли, но звонит господин Дрейк.
— Не зови меня Олли, Поросенок Портия! Переключай.
— Мисс Бостон? Мисс Оливия Бостон?
— Да. Чем могу служить, господин Дрейк?
— Вы ведь пробовались, в центре «Шанаду», на «Привидение?»
— Да, конечно, господин Дрейк. Я помню вас. Разве я могла забыть? — «Как выглядел этот чертов мужик? И который из них был он? Там был десяток незнакомых лиц…»
— У меня для вас хорошие вести, мисс Бостон.
— Пожалуйста, зовите меня Оливией.
— Очень хорошо, Оливия. Дональд решил вас взять. Вы будете третьей балериной.
— Э… третьей?
— Это превосходное предложение, мисс Бостон. Репетиции начинаются через две недели.
— Чудесно. Пожалуйста, поблагодарите господина Дональда Бартла от моего имени. Для меня честь работать с таким выдающимся хореографом. И с вами, конечно. И не забывайте — Оливия!
Оливия повесила трубку и вернулась к зеркалу. Она посмотрела на себя в полный рост, в профиль, затем сзади, глядя через плечо. Бесполезно. Она потеряла «ритм». Ей будет нужно перекрутить магнитофонную пленку, по крайней мере, так далеко, где «Аравийская песня», иначе она никогда не достигнет… Она не имела в виду «оргазм». Это было такое, в чем она никогда не признавалась даже самой себе. Это был просто побочный эффект наблюдения за собой, танца для себя. Может быть, другие танцовщики испытывали такое же божественное ощущение. Ведь о таких вещах девушки не будут говорить.
По мере того как ее экстаз нарастал, вновь зазвонил телефон.
— Что на этот раз, — резко спросила она.
— Еще один джентльмен просит тебя, Олли. Но совсем не такой, что прежде.
— Ливи Бартон?
— Оливия, если угодно. И Бостон.
— Да-да. У меня есть для тебя работенка, цыпка. Шесть ночей в неделю, двести монет за ночь. Согласна?
— Это господин Крамер?
— Точно, цыпка. Ты приглядывала работенку три недели назад. Ты ведь та, что с длинными черными волосами и большим бюстом, правильно? Все еще без работы?
— Я… э… у меня все еще «отдых» по техническим причинам. Господин Крамер?
— Да?
— Можно я позвоню вам в понедельник?
— Если не хочешь работать, так и скажи.
— Нет, нет. Не в этом дело. Когда вы хотите, чтобы я начала?
— Примерка костюмов в понедельник утром. Не займет много времени. С нагрудниками это — «один размер для всех», не так ли, цыпка? Тоже самое с трусиками. Остальные штуки — в основном головные уборы, кроме майки с номером главной затейницы. После костюмов Берт объяснит тебе, что надо делать, так что примерно в три будешь свободна. Я хочу, чтобы ты начала во вторник ночью.
— Я приду, — сказала Оливия.
Она выключила музыку и направилась в ванную, чтобы смыть пот. Не было смысла начинать заново — настроение ушло.
В этот месяц она добивалась работы в восемнадцати местах, и вот в течение часа подвернулись два предложения — прямо противоположные.
Если она согласится на «Привидение», она, по крайней мере, будет танцевать в балете, но в уменьшенном виде. В ревю бара «Ридж-Ривер» она заработает тысячу двести в неделю. Но не деньги определят ее выбор. «Привидение» — престижная постановка. Она будет там танцевать, делая то, чему ее учили и за что платил страховой фонд, который создал ее отец. Там будет публика, которая оценит ее искусство. Кое-кто будет одет в смокинг, по крайней мере в ночь премьеры. И это может привести к большему успеху. Для «третьей балерины» в кордебалете есть путь наверх. Ведущая танцовщица может заболеть или сломать ногу. Это давало шанс.
