Ознакомительная версия.
— Вы кто, молодой человек? — спросила Настина мать. — Ваша фамилия Чубайс?
— Моя фамилия Костромин, — сказал Кирилл, сообразив наконец, в чем дело, — и машина эта моя. Я ее не украл и не забрал за долги, угрожая пистолетом.
— А как она называется? — спросила любопытная Нина Павловна.
— «Субару», — буркнул Кирилл.
— И сколько она стоит?
— Нина!
— Нина Павловна, я не жулик. Я давно работаю и хорошо зарабатываю. Вы об этом меня спрашиваете?
— Мама говорила, что вы никчемный тип, никуда не годный.
— Она ошибалась. — Кирилл вовсю злился на Настю, которая наскоро советовалась с Мусей, что привезти из города. Как будто Петергоф был за триста километров от человеческого жилья. Давно бы уж уехали, если бы не она!
Он нетерпеливо посигналил, заставив дам вздрогнуть и посмотреть на него с негодованием.
— Соня, садитесь.
— Сонечка, а ты куда? Тебе зачем в город?
— У меня развалился фонендоскоп, — сказала Соня, и Кирилл взглянул на нее внимательно. — Я не могу маме давление померить. Мне нужно взять из дома запасной. Кирилл обещал меня… подвезти. Тетя Юля, вы присмотрите пока за мамой, ладно? Она не любит одна оставаться, еще пойдет куда-нибудь и свалится.
— Ну конечно, — согласилась Юлия Витальевна, и было непонятно, к чему это относится: к тому, что она присмотрит или что тетя непременно свалится.
Прибежала Настя, проскользнула между теткой и матерью и открыла переднюю дверь.
— Вот и я, — объявила она, запыхавшись, — мы решили, что вечером можно поджарить курицу на вертеле.
— На чем? — переспросил Кирилл. Просто так переспросил. Потому что она ему очень нравилась.
— На вертеле. Напомни мне, чтобы я купила три курицы.
— А вертел?
— Да ну тебя, Кирилл! Соня, что ты не садишься? Мам, вы чего пришли?
— Проводить вас, — ответила Юлия Витальевна и улыбнулась ей, — во сколько вы вернетесь?
— Часов в шесть. Мам, только в десять минут седьмого панику поднимать не надо. И попроси папу, чтобы он попробовал, работает гриль в нашей плите или нет. Его только на Рождество включали. Соня, садись!
— А твой кавалер, оказывается, не такой никчемный, как говорила мама, — встряла тетя Нина, — и машина у него замечательная.
Настя посмотрела на машину. Кирилл закатил глаза.
— Мы сегодня поедем или так и будем обсуждать мою машину?
Обежав «Субару», Настя открыла Соне дверь и подпихнула ее вперед. Соня оглянулась на тетушек, но все же села. Настя плюхнулась на переднее сиденье, и Кирилл нажал на газ.
— Что ты так долго! Я думал, меня из-за этой машины в милицию сдадут. Соня, куда мы едем? Вы знаете адрес?
Она молчала, и Кирилл повторил:
— Соня? — и посмотрел на нее в зеркало заднего вида.
Она сидела, напряженно откинувшись выпрямленной спиной, и водила ладошкой по обивке.
Настя оглянулась и посмотрела на нее:
— Соня!
— Что? — Та отдернула руку от обивки, как будто ее застали за чем-то неприличным.
— Куда мы едем? Где эта ювелирная контора?
— А… на Университетской набережной. Я покажу. Только я хотела сказать, — она упрямо поджала губы и посмотрела в сторону, — я хотела сказать, что не верю вам, Кирилл. Никто не мог звонить со Светиного телефона. Я не понимаю, зачем вы это выдумали. Чтобы утешить меня?
— Утешение — хоть куда, — пробормотал Кирилл, — сейчас мы все проверим. Ваш ювелир скажет нам, звонил он или не звонил. Подделка или не подделка ваше ожерелье.
— Я не хотела вмешивать в это дело посторонних, — сказала Соня мрачно, — а вы меня заставили. Зачем? Чтобы все убедились, что бабушка меня тоже терпеть не могла?
— Сонечка, что ты говоришь? — спросила Настя и повернулась к ней всем телом, ухватившись руками за кресло. — Бабушка тебя любила, и мы тебя любим.
— Я знаю, — перебила Соня, — я знаю, как вы меня любите.
— Мы тебя любим, — повторила Настя тихо, — у тебя мама очень трудный человек, но…
— При чем тут мама!
Она ненавидела, когда ее проблемы разыгрывались в спектакль. Она не умела и не желала ни с кем их обсуждать.
С тех самых пор, как отец аккуратно собрал свои вещи в четыре чемодана — каждый немного больше другого, — и вызвал шофера, чтобы забрать их, и присел на диван отдохнуть, как будто после трудной работы, и привычным движением включил телевизор, и спросил у Сони про институт, и улыбнулся ей всегдашней улыбкой. А потом из комнаты выскочила мать и стала бегать вокруг стола и кричать, что она зарежется, а он сказал «ты мешаешь мне смотреть», а маленький Владик бегал за ней и рыдал так, что Соне казалось, у него вот-вот лопнет что-нибудь внутри, а она не сумеет помочь, она же не настоящий врач! Потом мать стала бросаться к окнам и кричать, что она прыгнет, и они оттаскивали ее уже вдвоем, Соня и Владик, а отец все сидел на диване с напряженным и грозным лицом и смотрел в телевизор, а потом встал и вышел, оставив свои чемоданы, и мать побежала за ним, упала и покатилась по лестнице прямо ему под ноги, и все соседи смотрели из своих дверей, а некоторые выскочили и стали поднимать мать с цементного пола лестничной площадки, а отец брезгливо перешагнул через нее и вежливо поздоровался с кем-то из соседей, старомодно приподняв шляпу.
Все это было только началом грандиозного спектакля, который тянулся много месяцев и закончился тем, чем закончился — Соня бросила институт, Владик как будто обезумел, а мать превратилась в постоянно всем недовольную истеричную старуху.
С тех пор Соня не любила спектаклей и никогда в них не участвовала. Она знала, что стоит ей только сделать неверный шаг, ошибиться, и кошмар повторится снова — она опять будет выставлена на всеобщее обсуждение и осмеяние, и из каждой двери станут подсматривать любопытные, и обсуждать ее, и фальшиво сочувствовать, и злорадно подмигивать.
Она не справилась только однажды — три года назад.
Но об этом нельзя было думать в такой шикарной машине, когда Настя смотрела на нее с сочувствием, и Соня ее за это ненавидела.
Зачем она согласилась ехать?! Все равно это ничего, ничего уже не изменит!..
Она осторожно вытерла вспотевшие ладони о клетчатую юбчонку и стала смотреть в окно. Машина, чуть подрагивая ухоженным телом, даже не ехала, а летела над дорогой, как судно на подводных крыльях.
Кто же он такой, этот мужик, раз может позволить себе такую машину? И мягкий ворс сидений, и кожаную обивку дверей, и прохладный вкусный воздух, и окно в крыше, а в окне летит далекое небо, и чистый звук неторопливой музыки, которая течет, кажется, прямо из этого вкусного воздуха?
Бабушка говорила, что он — дрянь, дрянь!
Ознакомительная версия.
