Клео вздохнула:
– Тогда я была молода и активна.
Рассел засмеялся отвратительным смешком.
– Я не заметил каких-либо перемен.
К тому времени, как Дэниэль вернулся из студии домой, Клео уже договорилась обо всех интервью. Доктор Ричард Уэст примет ее у себя дома в Беверли-Хиллз на следующее утро. Пресс-агент кинокомпании был посредником.
– Доктор Уэст не дает интервью, но в силу его отношений с редактором «Имиджа» он будет рад откликнуться на вашу просьбу, – сказал агент.
Интересно, подумала Клео, как развиваются отношения доктора Уэста с Джинни Сэндлер.
Бучу она позвонила напрямую.
Ему это было явно не по душе. И она винить его за это не могла, может, и в самом деле следовало просто оставить записку. Но как только она заговорила об интервью и об «Имидже», его голос обрел силу, и он согласился встретиться с ней на следующий день в два.
Мысль об интервью с чудненькой маленькой Винни наполнила Клео злорадством. Теперь была ЕЕ очередь, и ручка-оружие куда более сильнее, чем голосок этой Лолиты.
Клео поняла, что у нее есть превосходный эксклюзивный материал. То, что Винни была дочерью, а не сестрой, – факт, который неминуемо вызовет сенсацию. Должна ли она его использовать? Да, ответил в ней репортер. Нет, настаивал человеческий ее голос. То была информация, доверительно полученная от любовника. И все же… было искушение…
Дэниэль был измотан и все же мил.
– Еще только два дня съемок, – сказал он, – и думаю, можно было бы взять короткий отпуск до следующего фильма. Как насчет Багамских островов? Была там когда нибудь?
Клео в голову не приходило, что когда она начнет вновь работать, сам Дэниэль работать, возможно, не будет. В перерывах между съемками фильмов актеры бывают – как бы это сказать помягче, – надоедливы до чертиков. Беспокоятся о фильме, который только что завершили. Беспокоятся о фильме, который предстоит еще только делать.
Дэниэль, конечно, будет иным.
– Это было чудесно, – сказала Клео. – Насколько?
– Дней на десять, пару недель. Он изучал свое лицо в зеркале.
– Угадай, что я сегодня сделала? – радостно спросила Клео.
– У тебя, любовь моя, пинцета не найдется?
– Хм… да.
Она принесла ему пинцет и повторила вопрос:
– Дэниэль, ты знаешь, что я сегодня сделала? Дэниэль же принялся выщипывать волосы на переносице.
– Что?
– Я… я вновь стала работать.
Вид Дэниэля, занятого выщипыванием волос, несколько раздражал ее.
– Я позвонила Расселу, сказала ему, что готова, и…
– Ты когда-нибудь занималась с ним любовью?
– Что? Нет – конечно, нет. Я уже говорила тебе.
– А зачем ему было звонить? Полно ведь есть других журналов – «Лос-Анджелес», «Пипл», «Ньюсуик»…
– Я знаю. Но… у меня особые отношения с «Имиджем».
Дэниэль разразился саркастическим смехом.
– Да. Я понимаю это.
Стоически он выщипывал теперь свои брови.
– Ради Бога, – резко сказала Клео, – разве не можешь ты это делать в ванной?
Он внезапно остановился, швырнул пинцет в нее и вышел из комнаты.
Она была поражена. Пошла за ним в гостиную.
– Что с тобой такое?
– Со мной? – заорал он в ответ. – Наверное, с тобой.
– Я же не брею свои ноги перед тобой. Хотя убей меня, но есть вещи, которые надо делать наедине.
– Боже праведный! Что это за нравоучения такие!
– Я верю в то, чтобы говорить правду.
– Да? В таком случае чего ты не признаешься, что занималась этим с Расселом Хейсом?
– О Дэниэль! Сколько раз мне нужно повторять тебе? Я не занималась. Ты знаешь, что не занималась.
– Конечно, конечно.
И они стали орать друг на друга. Первый их спор, и такой смехотворный, что когда она, наконец, оторались вдоволь, они стали хохотать, а потом они ласкались и срывали друг с друга одежду. И вот они погрузились в любовь.
– У нас с тобой есть нечто особое, – тихо шептал Дэниэль, когда они лежали в объятиях друг друга, влажные и разгоряченные.
– Да, страсть к полу! – захихикала Клео. – Почему бы нам в постели не попробовать для разнообразия.
– Давай поженимся, – спокойно предложил Дэниэль. – Мы можем сделать это на следующей неделе на Багамах. Обещаю тебе, что медовый месяц проведем в кровати.
Клео была более, чем удивлена. Она не думала пока о замужестве с Дэниэлем. Она вообще не думала о замужестве с кем-либо. Буч временами заговаривал об этом, но это было словно бы в шутку, – предложением, которое она никогда не воспринимала всерьез.
То, как она избавлялась от Майка, уже само по себе было гигантской преградой на пути к новому замужеству. Кому нужен этот лист бумаги, если потом начинаются ложь и обман? Кому нужно «принадлежать» друг другу юридически – когда отношения, не оформленные законным браком оказываются куда более честными?
Если бы они с Бучем поженились, то сейчас оказались бы в жуткой тяжбе. Кому что принадлежит. Как поделить деньги. А так она просто собралась и ушла. И Буч не чувствовал себя вправе мчаться за ней.
Она никогда не забудет лица Майка, когда он гонялся за ней по Лондону.
– Ты моя, сука! – говорило его лицо. – Давай-ка возвращайся в это замужество, там твое место.
О нет. Ей вовсе не хочется идти вновь тем же путем. Ни с кем. Даже с Дэниэлем.
И все же – через два месяца ей будет тридцать. И ей хотелось ребенка. И она вовсе не возражала бы, чтобы это был ребенок от Дэниэля. Собственно говоря…
– Мне не кажется, что мы все должны портить женитьбой, – промурлыкала она, теснее прижимаясь к нему и водя пальцами по его волосатой груди. – Мы уже столько раз проходили это, что пора и понять. Мы любим друг друга. Не думаю, что нам нужен кусок бумаги для доказательства этого.
Руки ее соскользнули вниз, туда, где, как она знала, он уже наготове.
– Но мне хотелось бы ребенка от тебя – нашего ребенка. Дэниэль? Можно?
Ответа его дожидаться она не стала. Она взобралась на него и направила его к себе внутрь.
Следующим утром она выбросила все свои запасы противозачаточных таблеток. Ночью накануне, в разгаре страстей, Дэниэль так и ничего ей не ответил, но она была уверена, что поступила правильно. Ребенок – это куда более тесная личная связь между людьми, чем справка о бракосочетании.
Доктор Ричард Уэст вовсе не напоминал пожилого человека, просто выглядящего и без претензий, которого годом раньше она повстречала в офисе Рассела. Он значительно переменился. Не было уже коротких волос песочного цвета. Не было тяжелого тела. Не было одежды, вышедшей из моды. Единственное, наверно, что еще оставалось на месте, были губы как у Микка Джеггера. Его лицу, сейчас очень загорелому, они подходили больше, чем прежде, и глазам, упрятанным в затемненные очки. Густая борода скрывала его подбородок, а волосы – с блондинистыми теперь вкраплениями – отросли густыми и длинными. На нем были белые теннисные шорты и майка, дабы лучше видны были его длинные загорелые ноги и мускулистые руки.
