Надо было забить всех стельных овец. Почему мы забрали у них ягнят?
Где Сайлас? Где мой прекрасный мальчик?
Может, это он ветром вьется вокруг дома? Может, это он тихонько стучит в окно? Может, он пытается вернуться ко мне?
Почему по-прежнему приносят почту? Почему звонит телефон? Почему стены дома еще не рухнули?
Почему ты остался со мной? Ты считаешь, что это твой долг перед Сайласом — не позволить мне умереть?
Как давно мы не произносим его имя?
Смерть Сайласа меня действительно опечалила. Я не пошла на похороны, но я знаю, что там была вся школа и весь город. Мои родители сказали, что это будет настоящий ужас, кроме того, не все ведь считали меня жертвой, особенно после смерти Сайласа. Мама опасалась, что меня могут оскорбить, поэтому я туда не пошла. Однако мне, ну, типа, казалось, что я все равно должна там быть. Я чувствовала это в то утро, утро похорон. В газетах напечатали фотографии гроба и процессии, выходящей из церкви, и все такое. Он был католиком, верно? Да, точно, и мне казалось, что мне стоит туда пойти. Помолиться за него, и все такое. Я не религиозна, но мне следовало сходить туда, чтобы почтить его память и подумать о нем, о том, что он тоже стал жертвой, хотя, как я уже говорила, он был в той комнате.
Мне действительно пора. Я и так уже пропустила урок, но это не страшно. Я могу переписать конспект у соседки, да и препод все равно никакой. Так что, если тебе понадобится еще что-нибудь, ты просто позвони мне, и вместо того чтобы платить за билет на рейс через всю Америку, может, они лучше заплатят за интервью? Потому что, мне кажется, я тут тебе очень ценные факты выкладываю, это своего рода эксклюзив. Но, видишь ли, это совершенно не обязательно, это я так сказала, на всякий случай.
Я сижу у себя в комнате, когда за мной приходит госпожа Горзински. Она говорит, что меня ждут в административном корпусе. Когда я выхожу в коридор, страх судорогой сводит мне живот. Я знаю, что Сайлас пропал, что на его розыски посылали поисковую группу. Я тоже его искала, ходила всюду, где мы хоть раз с ним бывали. Госпожа Горзински говорит, что меня хочет видеть мистер Бордвин. Она просит, чтобы я обулась и оделась, и тогда она проводит меня к административному корпусу.
Я спрашиваю ее, что случилось, и она заявляет, что все в порядке, просто директор хочет побеседовать со мной о том, что происходило в последние несколько дней. Я знаю, что она лжет. Мы идем рядом, и она болтает без умолку, расспрашивая, как у меня в этом семестре обстоят дела с учебой, какие планы на будущий год, когда у меня были концерты, ведь тот концерт, который она посетила, привел ее в восторг… И вот мы уже возле административного корпуса. Я не помню, когда в последний раз переступала его порог. Мы стоим у двери в кабинет директора школы. Когда мы заходим, мистер Бордвин встает из-за стола. Он пытается улыбнуться мне, чтобы создать непринужденную обстановку, хотя знает: после того, что он мне скажет, я очень долго не смогу себя чувствовать непринужденно. Госпожа Горзински сжимает мою руку и выходит из кабинета, и уже одно это сообщает мне все, что я должна знать.
— Пожалуйста, присядь, — говорит мистер Бордвин.
И я сажусь.
— Ты ведь знаешь, что Сайлас пропал, — говорит он.
Из моих глаз начинают течь слезы.
— О боже, — тихо говорю я.
— Мне очень жаль, но я должен сообщить тебе, что час назад его нашли. Он… — мистер Бордвин делает короткий вдох, — Сайлас нас покинул.
— Не-е-е-ет! — кричу я.
«Это невозможно, — думаю я. — Невозможно. Невозможно».
— Он поднялся на гору по той тропинке, что за его домом. Возможно, он заблудился в темноте. Он провел ночь в лесу, замерз и умер, — говорит мистер Бордвин.
Мои внутренности сводит судорога. Целая серия мощных судорог. Я отворачиваюсь, и меня рвет прямо на пол. Мистер Бордвин зовет госпожу Горзински, которая вбегает, выбегает и опять вбегает с коробкой салфеток в одной руке и бумажным полотенцем в другой. Она захлопывает за собой дверь, чтобы нас никто не видел.
Мне нечем дышать, и я думаю, что, наверное, тоже сейчас умру.
Это невозможно. Этого не может быть.
Мистер Бордвин крепко обнимает меня за плечи. Я опускаю голову и начинаю рыдать. Меня трясет, и мистер Бордвин пытается удержать меня на ногах.
— Мне очень жаль, — говорит он.
Он подает мне пачку салфеток. Я вытираю рот и сморкаюсь.
— Я решил сообщить тебе до того, как об этом узнают все, — поясняет он, делая осторожный шаг к своему креслу. — Не хотел, чтобы тебе рассказали об этом в общежитии. Или, что еще хуже, ты могла узнать об этом, включив телевизор.
Я обхватываю голову руками. Мне хочется, чтобы мир остановился, чтобы он вернулся назад. Дайте мне время, верните меня во вчерашний день, когда Сайлас поднимался вверх по тропе, чтобы я могла найти его и привести обратно. Пустите меня к нему. Я хочу уснуть, согревшись в его объятиях.
— Где он? — спрашиваю я.
Мистер Бордвин называет похоронное бюро и добавляет, что будет произведено вскрытие.
Я широко открываю рот. Я вижу вскрытое тело Сайласа, и это приводит меня в ужас.
— Тебе незачем все это знать, — быстро добавляет мистер Бордвин.
— Зачем вскрытие? — спрашиваю я.
— Чтобы установить причину смерти.
— Мне показалось, вы сказали…
Но я не могу повторить это вслух. Замерз и умер.
— Так предполагают. Но, поскольку он умер при необычных обстоятельствах… Может быть, мне стоит позвонить твоим родителям? Чтобы они за тобой приехали?
— Я должна увидеть маму Сайласа, — говорю я.
— Маму Сайласа? — переспрашивает мистер Бордвин.
Я киваю.
— Я не думаю, что это возможно… Во всяком случае, сегодня. Ты ведь представляешь, как она сейчас себя чувствует.
Я представляю. Я ничего не хочу представлять.
Перед моими глазами всплывает картина: Сайлас убегает от меня вверх по лестнице и исчезает за дверью. Я не знала, что вижу его в последний раз.
— О боже… — Я опять начинаю плакать.
— Я позвоню твоим родителям. Ты можешь подождать их здесь. Мне кажется, лучше тебе уехать отсюда хотя бы на несколько дней. Тебе понадобится отдых.
— Нет, — твердо заявляю я. — Я должна быть здесь, возле Сайласа. Не звоните моим родителям. Я в порядке.
