— Как вы вышли на Викентьеву?
— Через электронную почту. Координаты были опубликованы в журнале. Я написала ей, что похожа на нее. Ее заинтересовала моя информация. Мы встретились, и… я стала подменять ее.
— В какое время? Как это происходило?
— Анжела звонила, я приезжала к ней. Переодевалась. Потом ехала в те места, куда она меня отправляла.
— Вы приезжали к ней в дом по Большому Харитоньевскому переулку. Дом двенадцать, квартира девять?
— Да.
— Где вы ее подменяли?
— На дискотеках, в театрах. На вернисажах.
— А где она была в это время на самом деле?
— Не знаю.
— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?
— Нет. Она мне ничего не рассказывала.
— Вы знали, что Анжела принимала наркотики?
— Да.
— Вы видели, как она употребляет их?
— Я видела ее несколько раз после «дозы».
— Вы встречались с Русланом Мансуровым?
— Нет.
— Вы знали, что он был бойфрендом Анжелы?
— Да.
— Она говорила вам об этом?
— Да.
— Что-нибудь еще Викентьева говорила о Мансурове?
Какую-то долю секунды Сеульская колебалась.
— Нет.
Обманывает, решил Губарев. Что-то она знает о Мансурове, но молчит. Боится?
— Когда вы в последний раз видели Викентьеву?
— В день убийства.
— Вы с ней разговаривали? Сеульская закусила губы.
— Нет.
— Почему?
— Она… — губы у девушки задрожали, — была мертва.
Губарев едва удержался, чтобы не присвистнуть.
— В котором часу это было?
— Я… не помню.
— Примерно.
— Ну… наверное, около десяти или в начале одиннадцатого.
— Вечера?
— Да… вечера…
— Вы с ней договаривались встретиться? Опять легкое замешательство.
— Д-да.
— Вы пришли и… Кстати, как вы вошли? Дверь была закрыта?
— Нет, открыта.
— Рассказывайте дальше!
— Я увидела труп. Молчание.
— Что потом?
— Потом я… ушла.
— А почему вы не позвонили в милицию? Сеульская посмотрела на Губарева странным взглядом.
— Я ничего не соображала, — выдавила она. — Мне было плохо.
Играет или нет, гадал майор. Много их тут, сидя в моем кабинете, пытались выглядеть кроткими и невинными. А на самом деле часто все оказывалось далеко не так. И каждый раз я должен быть психологом, следователем, ясновидцем, чтобы понять: где подозреваемые говорят правду, а где врут, не моргнув глазом. Вот и сейчас, что я могу сказать об этой девице? Все ли она говорит мне? Судя по запинкам, нет. А каковы причины этого? Вот сиди тут и гадай на кофейной гуще в надежде отыскать истину.
— Когда вы понадобитесь, я вызову вас еще. И распишитесь здесь. Это подписка о невыезде.
Сеульская поставила подпись, закусив нижнюю губу. Губарев обратил внимание, что губа у нее вспухла и была ярко-красной.
— Итак, что мы имеем в сухом остатке? — рассуждал Губарев, сидя в кабинете. Витька сидел напротив.
— Почему в сухом? Может, в мокром?
— Не остри, — одернул своего напарника Губарев. — Сияешь, как елка. Что случилось?
— Софья пригласила меня сегодня в гости.
— А…
— Вот я и…
— Ясно. Счастливого времяпровождения. Но давай ближе к делу. Ноутбук Анжелы Викентьевой пока запечатан. В смысле информации. Я попробовал повозиться с ним. И понял, что бесполезно. Отдал специалистам. Пусть они работают.
Отпечатков на ноже, которым убили Викентьеву, никаких. Звонили из экспертизы. Кстати, тебе не кажется, что это убийство — в кавказском стиле? Там любят, чуть что, и за нож хвататься. Звонили мы с тобой по номерам телефонов, записанным в мобильнике, — информация почти нулевая. Знакомые говорили, что давно не общались с Анжелой. Вызвали некоторых на допрос, говорили то же самое. Ничего существенного, за что можно было бы зацепиться.
А вот беседа с Сеульской любопытна. Она призналась, что работала двойником Анжелы, подменяла ее там, где это было нужно. Она что-то не договаривает. Когда я спросил ее о Мансурове, она сразу замкнулась. Не хочет выдавать? Или здесь что-то еще. Ох, не нравится он мне. Скользкий тип. Так просто к нему не подъедешь и не расколешь. Вывернется — Если он и осуществил убийство Анжелы Викентьевой, то заранее все тщательно продумал. Рассчитал.
Можно подойти к расследованию и с другого конца. Надо узнать, что произошло в роддоме номер тридцать два на Третьей Красногвардейской двадцать лет назад. Сдается мне — в этом ключ к разгадке этого дела.
— Почему вы так думаете?
— Интуиция, Вить. За годы работы вырабатывается интуиция, которая, как рыбка-лоцман, указывает верный путь.
— А убийство Ольги Буруновой?
— Здесь один клубочек завязан. Потянешь за ниточку — и все распутается. Одним махом.
— Семерых побивахом…
— Настроение у тебя сегодня явно не рабочее.
— Что делать?
— Да… вопрос хороший. Зазвонил телефон.
— Да? — спросил Губарев. Это была Дашка. Она плакала.
— Что произошло? Говори толком. Не реви, а то я ничего понять не могу. Кто не пускает? И правильно делает. Хорошо. Я сегодня приеду, и обо всем поговорим. Да, ждите.
— Семейные неприятности? — спросил Витька, когда Губарев повесил трубку.
— Семейные разборки. Дашка хочет поехать на дачу с компанией. С ночевкой. А мать против.
— А вы?
Губарев почесал в затылке.
— Я тоже против. Ни к чему это. Но надо поехать и все это втолковать Дашке на месте. А то Наташка запретила, Дашка вспыхнула, и возник небольшой пожарчик. Который тушить мне. А то взовьется пламя. Сколько времени? Так, рабочий день окончен. Все равно — результативность ноль. Ты — человек для работы бесполезный. У тебя на уме одна личная жизнь, а мне необходимо с дочерью разобраться. Завтра с утра со свежими силами мы и приступим к нашим делам.
Дверь Губареву открыла Дашка. Опухшая, зареванная.
— Очень хорошо, что ты приехал. А то меня здесь за человека не считают. Обращаются со мной так, как будто бы мне пять лет. А я уже взрослая.
— Не совсем, — поправил Губарев дочь.
— И ты туда же, — рассердилась Дашка. — Таких помощников мне не надо. Уезжай тогда обратно!
— Раз я приехал, то обратно уже никуда не поеду. Это во-первых. А во-вторых, ты меня сама вызвала сюда. Разве не так?
— Я просила тебя о поддержке. А поддакивать ей не надо.
— Кому это «ей»? — Губарев стоял в коридоре. — Может, я сначала пройду, а потом и поговорим. Где мои тапки?
— Как всегда. В углу.
— Вот, полюбуйся своей дочерью. — В коридоре появилась Наташка. Она была в новом халате нежно-персикового цвета, который очень шел к ее светло-русым волосам до плеч. — Грубит, хамит. Никакого сладу с ней нет. Твоя дочь, ты и разбирайся.
— Я и приехал для этого. Давай хотя бы поздороваемся для начала.
