Когда-то у него было собственное тело.
Не это, жалкое, переделанное из слабого человеческого, а другое — сильное, громадное, мощное. В нем не нужно было кости ломать, чтобы разместиться. Он мог повелевать им, как хотел. Охотиться без страха опять свалиться во тьму. И у него было оружие — не просто клыки с когтями, но ещё и топор. Лезвие вгрызалось в плоть куда лучше зубов. Даже таких острых, как у него сейчас.
Когда-то он убивал и пожирал, убивал и пожирал, утаскивая мясо в пещеры, в которых жил. А потом кто-то убил его, выкинул во тьму. И возвращаться он мог, лишь когда его звали.
Воспоминания о жизни того, чье тело он забрал, ускользали, плавали в темноте, замещаясь иными. Его призывали. Он возвращался на землю много раз, потому что люди глупы и не учатся, и отвечают за это кровью. Он не помнил лиц своих жертв, но помнил, что каждый раз, когда он добирался до последней, до своей цели, его снова швыряло во тьму.
Он знал, что если бы у него было то, старое тело, он никогда не подчинился бы ни старику, голос которого звучал у него в голове, ни барабанному бою. Здесь, среди людских жилищ, для него было раздолье, и он смог бы питаться, пока его живот не раздулся бы, а потом он пошел бы дальше, на север.
Или на юг.
Но он вынужден подчиняться. И он знал: старик, пусть и мучил его боем барабанов и напевами, был прав. Кто-то почуял его, идет за ним. Кто-то сумел проникнуть в его разум. И он чувствовал опасность, исходящую от незнакомца. Ни одному человечишке не было подвластно такое, но это был и не совсем человек. Впервые ощутив незнакомое присутствие, он не смог устоять на ногах — слабый человеческий мозг не выдерживал чужака. Хватало и старика с его напевами.
Если старик был тем, кто его вызвал, то чужак хотел его убить. И он был совсем рядом.
Стоило поторопиться.
Он шел по запаху, пока не нашел её.
Темнело.
*
…Пиво закончилось.
Джошуа потряс банкой в воздухе и смачно выругался. Ему уже не хватало пяти банок, чтобы напиться, и требовалось всё больше и больше, а запас алкоголя в доме снова приказал долго жить. Пустые смятые банки валялись повсюду. Плевать.
Он уронил голову на руки. Спутанные темные волосы прилипли ко лбу.
Хизер.
Она была во всем виновата. Если ребенок умирает, всегда виновата женщина, ведь в её утробе он вынашивается. Она должна ответить за смерть его сына. Эта сучка даже не раскаивалась в том, что сделала.
Джошуа помнил её лицо, когда судья всё-таки развел их.
Хизер была довольна.
Думала, скроется от него, тупая дрянь…
Джошуа её ненавидел. Когда-то любил, наверное, но теперь ненавидел. Хотел, чтобы она сдохла. У неё было такое лицо, когда она увидела залитую кошачьей кровью дверь дома, из которого она выперла Джошуа. Получай, сука.
Но этого мало.
Хизер должна была сдохнуть. Джошуа придушил бы её собственными руками, и срать он хотел на судебный запрет, судья мог им подтереться, но Хизер успела свалить из города, и теперь оставалось только пить — денег нанять киллера у него не было.
Джошуа крутанул на запястье браслет, когда-то подаренный ему бабкой. Она была из племени чероки, и в детстве много рассказывала ему о Великом Духе, о создании мира и о духах, его населяющих. А если, будучи мелким и тупым сопляком, Джошуа творил фигню, она рассказывала ему об Атахсайи — духе народа зуни, пожирающем человеческое мясо. Она говорила, что Атахсайя приходит за непослушными детьми и за взрослыми, что сдуру попались на его пути, хватает и пожирает их у себя в пещерах. Джошуа жутко боялся, что за ним придет этот дух, который, по словам бабки, был гигантским и страшным, а его зубы могли запросто перегрызть детскую шею за раз. Однажды он так расплакался, что бабушка, пытаясь его успокоить, рассказала: когда-то великий герой убил чудовище, растворив его сущность в Великой Тьме, и лишь очень сильный шаман может вызвать Атахсайю обратно, так что Джошуа нечего опасаться.
Уже став тинейджером, Джошуа попытался расспросить бабку — она была уже очень старой и не очень-то хорошо соображала, — о том, как вызвать Атахсайю, но она понятия не имела об этом. Лишь покачала седой головой.
— Атахсайя много берет взамен. Это темное колдовство, и не стоит даже упоминать его в мирном доме.
Бабка давно умерла; Джошуа забыл о её сказках, но теперь его затуманенный пивом, но ещё не вдрызг пьяный мозг припомнил: Атахсайя не только пожирал непослушных детей и тех, кто оказался на его пути… он мог наказывать согрешивших взрослых.
Что может быть вкуснее для духа, чем женщина, убившая собственного ребенка?..
*
Он мог пожирать людей бесконечно, стоило только переварить очередную жертву. Находясь во тьме, он не чувствовал голода, но, возвращаясь в чье-то очередное, слишком слабое для него тело, он снова пожирал всех, кто попадался на его пути.
От мужчины, пришедшего в лес, чтобы убить его, он не оставил ничего. Его не найдут, даже если будут искать. Вещи его он закопал на свалке, как можно глубже. Людишки запаха мусора не выносят, они просто денут его куда-нибудь.
Людишки предсказуемы.
Они думают, что знают о мире всё, поэтому понятия не имеют, как с ним бороться. Они замирают перед ним, сами подставляясь под зубы. Людишки становятся ещё вкуснее, когда им страшно, а он достаточно их напугал, пожирая то одного, то другого.
Человечишка, явившийся в лес, пах почти так же, как мальчишка — только более едко и сильно. Они наверняка были связаны между собой, как некоторые люди… он все ещё не помнил, как это бывает, однако чуял. Было приятно сожрать его, а очередь мальчишки придет.
*
— Плата будет высокой, — предупредил старик.
В его хижине терпко пахло травами и табаком.
Джошуа пожал плечами. У него уже начинали немного трястись руки, он хотел выпить, а во рту поселилась неприятная горечь. Старик хмыкнул, выудил откуда-то из набросанных в углу хижины шкур бутылку виски и протянул Джошуа. Тот мигом открутил крышку и сделал большой глоток.
Виски был дрянной, но и сам Джошуа не пил дорогого бухла уже очень давно.
— Что ты хочешь за ритуал? — он вытер губы тыльной стороной ладони. — Мой сраный дом-трейлер? Можешь забрать, как только эта сука сдохнет.
— Плату забирать буду не я, — покачал головой старый шаман. — Мне твои деньги без надобности, отвечать за твои поступки я тоже не собираюсь. Ты ответишь, ты и заплатишь.
— И что это значит? — виски придало Джошуа смелости. — Ты говоришь, как христианин.
Старик хмыкнул.
— Когда-то вера моих предков смешалась с христианской. Однако плата за свои поступки наступает всегда, и неважно, во что ты веришь или не веришь. Ты просишь о вещи, за которую платить придется. Готов ли ты к этому?
Старик наверняка просто пугал его. Если духи существуют, им известно, что сделала Хизер, и они заставят её заплатить. Джошуа лишь хочет восстановить справедливость.
Он кивнул.
— Да, я готов.
— Пусть будет так, — на древнем, испещренном морщинами, коричневом от загара лице старика не дрогнул ни один мускул. — Когда взойдет новая луна, приходи в резервацию и принеси что-то, что принадлежало твоей женщине. Приходи трезвый. Выпивка будет тебе не нужна. Посмотрим, отзовется ли Атахсайя на твою просьбу.
Вошедшая в домик женщина, услышав имя, отшатнулась, ахнула, прижав к груди сжатую в кулак ладонь.
Джошуа не боялся. Имя духа он с детства слышал от бабки, и оно было для него всего лишь именем. Он даже не знал, существуют ли духи на самом деле, но теперь, когда эта сучка уговорила суд выписать ему судебный запрет, это был единственный способ наказать её.
Хотя бы попробовать.
Можно было бы просто убить, но — Джошуа знал — она уехала из Техаса, и её подруги понятия не имели, куда. Дом она продала. Через интернет он попытался выяснить её перемещения по номеру машины, но она и машину продала. Хрен её следы теперь отыщешь по стране.
Если Атахсайя существует, он заберет её.
