— Вы очень великодушны, сэр, — сказал Энтон, изо всех сил стараясь поддерживать разговор. Анунциата ласкала пальцами ног его ступни. Хоть бы карлик не заметил! На мгновение перед его мысленным взором встала картина: обнаженная Анунциата седлает его, лежащего на песке. Ему не терпелось снова ласкать ее. В то же время он спрашивал себя: как бы это было с Гвенн?
— Как ваши уроки стрельбы из винтовки? — спросил Пенфолд Анунциату.
— Кажется, я была слишком нетерпеливой, — ответила она, останавливая взгляд бархатных карих глаз на Энтоне. — Но я уверена — наш юный охотник научит меня своим правилам. Да, мистер Райдер?
— Сделаю все от меня зависящее, мэм. — Энтон с трудом отвел глаза от ее пышного бюста. Хорошо бы кое-что попробовать. Может, сегодня ночью она впустит его в свою комнату?
Оливио бесстрастно наблюдал за этой сценой.
Кажется, леди Пенфолд что-то подозревает. Неужели она права и эти двое согрешили в буше? Вполне возможно. Ревнивая стареющая женщина безошибочно определяет такие вещи.
В самом деле, за ужином молодой человек держался несколько рассеянно. Делал вид, будто не обращает внимания на знойную красавицу. А Анунциата кажется еще увереннее, чем прежде. Но как же вопиющая разница в возрасте? Португальская богиня как минимум на десять-двенадцать лет старше своего избранника.
Карлик выскользнул из столовой. Бесшумно отпер чулан, где хранились ружья. Там, на полке из камфорного дерева, среди оружия его светлости он обнаружил винтовку Энтона. Прижал к дулу чуткие ноздри. Нюх никогда не подводил его! Он втянул носом воздух. Никаких следов выстрела! Никаких запахов, кроме запаха хорошо смазанного оружия. Из винтовки ни разу не стреляли! Новая ложь! Что делать честному человеку в этом гнезде воров и лицемеров?
После ужина его помощник отнес на веранду кофе и бренди. Сисси покрутила ручку проигрывателя. Ее муж, стоя на крыльце, курил сигару. Анунциата подошла к нему.
— Прости, Адам. Но ведь ты женат.
— Я понимаю, — ответил Пенфолд, стараясь не выдать глубокой грусти. — Должен признать, он славный юноша. Налить тебе бренди, дорогая?
* * *
— Закрой дверь, мой дикий цветок, и встань рядом со мной на коврик, — ласково молвил Оливио, когда Кина вошла в его бунгало. Она упорно смотрела в пол. Руки опущены и сжаты в кулачки.
— Это мой дом, ты можешь надевать один фартук или юбочку, как в деревне. Сними это безобразное английское платье. Оно годится для отеля или для церкви.
Дрожа от страха, девочка стащила платье через голову. С обвивавшего талию шнурка свисала крохотная кожаная юбочка. Карлик приблизился. Его рот находился на уровне ее пупка. Оливио поднял глаза и изобразил улыбку. Потом обошел Кину кругом. Он пришел в восторг от мускулистых рук и спины девочки, от ее длинной шеи и неправдоподобно пышных грудей. Он прижался носом к ее коже и принюхался. Кина вздрогнула. Оливио снова втянул ее запах.
— Ты чистоплотна для кикуйю, — был вердикт. Он приложил ладонь к немного выпуклому животу девочки. У нее напряглись мышцы. Ни единой складки жира! Только мускулы — как у здорового дикого животного! Карлик зашел сзади и, приподняв юбочку, взвесил на ладонях ягодицы. Он столько ждал!
— Встань на колени, — приказал он, — и не двигайся.
Со стороны деревни сквозь жалюзи проникал раздражающий карлика шум. Деревня готовилась чествовать ее брата. Теперь, когда Кина опустилась на колени, их лица оказались вровень. Торс Оливио был длинноват для ног, но он рассчитал, что, если встанет на табуретку, Кина сможет ублажать его французским способом. У нее как раз подходящие груди.
Он приподнял ее лицо за подбородок так, чтобы их взгляды встретились. В деревне ударили в барабан. В глазах Кины загорелись искры. На каких-нибудь несколько секунд Оливио утонул в опасной глубине этих черных глаз.
— Не слушай этот дикий шум. Здесь, со мной, у тебя будет другая жизнь. С Оливио Фонсека Алаведо тебе не грозит ужасная церемония, когда у тебя отрежут драгоценную часть твоей женской плоти и швырнут шакалам, чтобы ты никогда не изведала наслаждения. Ты не будешь спать в провонявшей дымом лачуге, ненавидимая старшими женами презренного варвара — твоего мужа. Тебе не грозит через пять лет состариться, и твои груди не станут похожи на вымя масайской коровы, потому что ты будешь каждый год приносить по детенышу. Твой стан не согнется от непосильного труда на кукурузном поле, в то время как мужчины будут лакать спиртное. Нет. Здесь ты станешь ученицей Оливио Фонсеки Алаведо и его королевой.
Схватив со стола ножницы, карлик разрезал нитки, на которой держались желтовато-красные бусы, висевшие у нее на шее, предплечьях, запястьях и щиколотках. Все они были сделаны из скорлупы яиц страуса или засушенных ягод и плодов инжира. Когда эти сокровища посыпались на ковер, глаза Кины наполнились слезами. Оливио вцепился ей в мочку левого уха, чтобы, причинив минимум боли, вырвать медный обруч.
Потом он взял ее порванное ухо в рот и пососал, чувствуя привкус крови. Не обращая внимания на слезы в глазах девушки, он проделал то же самое с ее правым ухом. Наконец-то она избавилась от варварских украшений своего племени!
Там, за окном, бой барабанов становился все громче. Это еще не оглушающий грохот, доводящий до исступления, а мерные, монотонные удары. Кина затрепетала, но Оливио не мог сказать, на что она реагирует — на него или на привычную музыку? Настал момент сделать ее своей женщиной. Если он не подчинит ее своей воле сейчас, это уже никогда не случится.
Он сунул руку во внутренний карман своего кушака и достал зеленый шелковый платок. Медленно, один за другим, отвернул уголки, и взору девушки открылась пара сережек из старинного серебра и слоновой кости. Он взял их у одного постояльца «Белого носорога» в виде платы за ужин.
— Когда мы будем здесь одни, малютка, можешь носить эти драгоценности.
Оливио подержал серьги на ладони, давая Кине как следует полюбоваться. Шелковым платком вытер ей глаза. Потом отдал ей драгоценности и снова поласкал губами мочки ее ушей, да так, словно ласкал заветные местечки женского тела. Продел серьги ей в уши. Слоновая кость и серебро составляли изумительный контраст с темной кожей девушки. Оливио бросил к ее ногам вышитую подушку.
— Встань сюда коленями.
За окном сгустились тени. Грохот усилился. Должно быть, дикари затеяли свою варварскую пляску, как в те времена, когда здесь еще не было белых. Мужчины оголили зады, размалевали ноги и туловища яркими полосами, увенчали головы перьями и встали в круг.
Оливио зажег масляную лампу и подвесил над ней маленькую тыкву. Угостил Кину ирисками. С благодарностью вспоминая уроки, полученные в гоанском борделе, налил на ладонь немного разогретого пальмового масла.
