— Но это лишено смысла.
— Почему?
— Почему бы полицейским не остановиться просто на дороге рядом?
— Правильно!
Его ответ вызвал у меня восторг. А еще меня расстроило то, что сама не смогла додуматься до этого несколькими днями раньше.
— Ну, хорошо, — сказал он деловым тоном — Давай перейдем к грязи. На ботинках Рика была грязь и на полу в кухне. Так?
— Так, — подтвердила я.
— А какие-нибудь следы?
— Нет. Просто без разбора накиданная грязь.
— А ты считаешь, что теннисные туфли с глубокими бороздками должны были бы оставить следы?
Я кивнула:
— Я считаю, что тот, кто убил Ричи, заметал следы, потому что они никак не могли сойти за следы Ричи.
— И не было никакой грязи в других частях дома?
— Никакой.
— Следовательно, или Рик не ходил в другую часть дома, или ты права, она была нанесена на его ботинки позднее.
— Но, если он вернулся в кухню, как получилось, что с ним не было ни бумаг, ни чего-то другого?
— Может убийца забрал то, что было с ним?
— О, господи! Совершенно верно!
— Или он не нашел того, что искал. Теперь о том, что было снаружи.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ты же не живешь в хижине дровосека. Есть ступеньки, дорожки, ведущие к дому. Какая-нибудь грязь там была?
— Нет. Подожди, дай подумать.
Я пыталась представить себе ступеньки, которые вели к двери кухни, но не могла. Это потому, поняла я сейчас, что я не видела их ни в ту ночь, ни на следующий день.
— Не думаю, что я вообще подходила к двери в кухню. А когда пришла полиция, я впустила их внутрь через парадную дверь, так что… Думаю, я вообще не видела, что было снаружи. Но разве они не сказали бы мне об этом?
— Ты серьезно? — строго спросил Том. — Ты подозреваемая. Но если хочешь знать мое мнение, я думаю, если бы там были бы какие-нибудь другие следы, они не поторопились бы обвинить, тебя во всем. Но, если следы были в кухне, то значит, должны были быть и следы, которые вели к дому. Возможно, убийца так размазал грязь снаружи, что полицейские решили, что это грязь от ботинок Рика.
— Или, может, они вообще ее не заметили? Или ветер смел ее?
— Может, — пробормотал Том, опять погрузившись в свои мысли.
Когда он снова обратился ко мне, он спросил, что еще я намерена предпринять. Я сказала, что мне нужно поговорить с Джессикой, Ходжо, Стефани. И еще с Маделейн Берковиц: может, она слышала, какие сплетни ходили по Шорхэвену о Мэнди, Картере и Ричи. К тому времени, когда мы дошли до Маделейн, мы уже проехали Международный торговый центр, и Том расплатился с таксистом:
Мы прошли по улице один-два дома, такие безжизненные, что они даже не показались жуткими, и зашли в первое же открытое заведение «У Большого Боба», которое было расположено в полутемном помещении с четырьмя телевизорами и представляло собой как бы спортклуб для алкоголиков. Они смотрели английский футбол по телевизору. Мы сели подальше. Том заказал бренди, а я виски с содовой, главным образом, потому, что виски с содовой позволили мне почувствовать себя Барбарой Стенвик, сильной, и в то же время пылкой.
Том этого не заметил.
— Мы не можем оставаться здесь до закрытия, нам нужно двигаться дальше.
— Куда? — спросила я.
— Подумаем. А пока, давай пройдемся по твоему списку. Я поговорю с Джоан. Ты скажешь мне, какая тебе нужна информация.
— Спасибо.
Он кивнул.
— С Джессикой тебе говорить небезопасно. Она знает, что ты в бегах. Уверен, что она чувствует в тебе угрозу. Если полиция не охраняет ее, она наймет личную охрану. Дай-ка мне подумать, как с ней-то управиться?.. Ну, а теперь о твоих двух подругах на Лонг-Айленде…
Я знала, каким умным был Том, но сейчас меня просто поразила его способность вобрать в себя и классифицировать такое количество информации за столь короткое время.
— Я бы посоветовал тебе подождать. Во-первых, следует связать все разрозненные концы воедино. Во-вторых, ты живешь в очень маленьком городке. Ты преподаешь в местном колледже. Тебя все знают. Если ты отправишься туда, тебе придется как-то скрываться от людей: Впрочем, — добавил он, — это, кажется, стало твоим основным занятием.
Минут через пятнадцать мы покинули это заведение и направились к переправе на Стейтен-Айленд. Мне приходилось почти бежать, чтобы поспевать за Томом.
В памяти вспыхивали отдельные моменты: Тому и мне по восемнадцать. Мы проходим мимо обезьянника в зоопарке. Я стараюсь приноровиться под его шаг. Гориллы и шимпанзе визжали, будто они были на съемочной площадке фильма «Тарзан». Вдруг совершенно будничным тоном Том бросил, что он как-то развлекался с девушкой из Куин-оф-ол-Сайнс. Она была подружкой девушки его лучшего друга Бобби, объяснил он. И продолжал идти вперед.
Как мог ты так поступить со мной? — спрашивала я про себя. Том, ведь нас связывает не только секс. Если бы мы жили где-нибудь в мансарде на Гринвич Виллидж, люди с первого взгляда назвали бы нас любовниками. Но, ведь это не только физическая близость. Мы действительно были любовниками. Мы разговаривали. Я читала доказательства Фомы Аквинского о существовании Бога, потому что ты назвал их гармоничными. Мне нравилось это слово. Ты читал мне «Бурю». И я не переставала восхищаться, каким проницательным был ты. Но в те далекие годы, все, на что я могла решиться, это спросить у Тома имя девушки. Он ответил также небрежно: «Пегги».
— Ты уверена, что хочешь остаться в Нью-Йорке? — спросил Том.
Вернувшись на тридцать лет вперед, я так разозлилась, что едва смогла произнести:
— A у меня есть выбор?
— Да, ты можешь поехать в любое место, где не требуется паспорт.
— О чем ты говоришь?
— Я отвезу тебя на частном самолете, так что ни один человек не узнает, где ты находишься. Я позабочусь, чтобы ты была хорошо устроена и постараюсь помочь выпутаться из этой истории. Можешь положиться на мое слово: я никогда никому ничего не скажу. Ты сможешь начать новую жизнь.
Мне следовало зарыдать от радости или остолбенеть от удивления.
— А почему бы тебе не пригласить меня поразвлечься с тобой? — закричала я.
— Рози!
— Почему?
Его пальцы впились в мое плечо.
— Успокойся, ради Бога.
Мы молча ждали на стоянке такси, когда подойдет свободная машина, хотя я не имела ни малейшего представления о том, куда мы с ним поедем.
Минут через десять я сказала:
— Твое предложение… Я не знаю, как благодарить тебя. Прости, я вела себя по-свински…
— Не имеет значения, — буркнул он.
— Твое великодушие — это больше, чем то, на что я могла рассчитывать.
