назад, анализируя похожую карточку пациента с меланомой, она смогла сложить два и два. И что теперь делать? Сдаваться как-то глупо, а жить с этим… Можно, наверное, но куда хуже, чем раньше.
– То есть ты назначила слишком высокую дозу?
– Да.
– И тебе за это… – мнется Том.
– Нет, об этом никто не знает. Даже Жасмин. Ты – первый, кому я рассказала. Сама поняла это только недавно.
Между ними повисает тишина. Вот такая простая история: ошиблась в дозировке, убила человека. Сейчас его переживания из-за криминального прошлого кажутся особенно странными: он боялся, что она не примет его прошлое, а у нее у самой припрятаны скелеты похлеще.
– Все делают ошибки, – наконец произносит Том. – Ты винишь себя?
– А кого еще?
– Не знаю. Может, нужно винить рак? Экологию. Генетику. Вселенную. В конце концов, ты пыталась сделать свою работу, и если твои ошибки стоят человеку жизни… Это сложно. Но вряд ли ты смогла бы проработать до пенсии без них.
Не зная, что на это ответить, Кэтрин только поджимает губы и прикрывает глаза. Она повторяла эти аргументы самой себе сотню раз, но все равно не помогает. Ясно ведь, этой глупой ошибки можно было избежать, она случилась только из-за проклятого принципа «убить рак любой ценой».
Если бы она могла вернуться в прошлое, просто снизила бы дозировку, и все. С новым пациентом так и поступила – и оказалась права.
– Как думаешь, другие врачи совершали подобные ошибки? – спрашивает Том.
– Не знаю, – признается Кэтрин. – Вряд ли кто-то из них мне расскажет, за такое отстраняют.
– Мне кажется, что если посчитать всех онкологов в Америке, там точно найдется парочка тех, кто тоже ошибался. Или десяток. Или даже они все. Странно, что ты не спрашивала у Жасмин, случалось ли такое у нее.
– Вряд ли, она ведь заведующая отделением.
Том почему-то тихо смеется и целует ее в шею.
– Ты тоже можешь стать заведующей в будущем, если тебя не поймают.
Кэтрин распахивает глаза, осознавая, о чем он говорит. Она не призналась, и никто бы на ее месте не стал. Если ее не поймали за руку, потому что такую передозировку сложно доказать, даже почти невозможно, значит, кто угодно мог сделать то же самое.
– На твоем месте я бы думал, что все допускали ошибки. Абсолютно все. Тогда ты – лишь часть сообщества. А еще, – Том высвобождает палец и прижимает его к ее носу, – ты живая. Настоящая. Хотя…
– Хотя что?
– Поверить в то, что ты настоящая, невозможно.
От его слов становится немного легче. По крайней мере, Том не осуждает ее, что странно, ведь сама Кэтрин осуждала себя все это время. А он даже не погружается в эту травму, наоборот, подбирает нужные слова, чтобы облегчить ее груз. И у него получается.
– А теперь, раз мы оба преступники, – произносит Том и поворачивает ее лицом к себе, – у меня важный вопрос.
– Давай, – с готовностью переключается Кэтрин.
– Если бы ты была мафиози, какие преступления ты бы предпочитала?
– Мне нужно подумать, – тянет она. – Точно не наркотики, с ними слишком сложно, а еще…
– Это совсем грязь, – наставительно кивает Том. – Рад, что ты тоже их исключаешь.
– Точно не оружие – не хочу генерировать больше смертей, чем есть.
– Это в мафиозном мире?
– Нет, ты послушай, – распаляется Кэтрин. – Если моя банда – у меня же будет банда? – кого-то убьет, это вроде как подконтрольно. И для достижения цели. А торговать оружием – значит, потерять контроль над чужими смертями.
– Тебе, значит, самой нужно решать, кого убивать?
– Конечно. Иначе в чем смысл быть мафиози?
– Ладно, – хмурится Том. – Тогда чем бы ты занималась?
– Рэкетом, – принимает решение Кэтрин. – Это довольно просто, и грязи меньше.
Обещать бизнесу защиту от себя же за определенную паузу – одна из наименьших бед, какую она может представить. Особенно если бы это происходило в таких районах, где у бизнеса было хотя бы на одну опасность больше, чем она сама. Тогда в этом можно найти определенное благородство.
– Знаешь, – произносит Том после долгой паузы, – хорошо, что ты не мафиози. Я бы тебя больше всех боялся.
– Почему ты вообще задал этот вопрос?
– Их у меня всего два. Так, проверить, на ком я женился.
– Стоило задать их до свадьбы.
– Мое решение все равно не изменилось бы, – обещает Том и целует ее в лоб, – поверь.
– А какой у тебя второй вопрос?
– Да там… – мнется он. – В общем, я уже по мафиози все понял.
Значит, это что-то важное. Всегда с ним так! Любую чепуху Том может выдать на ура, даже если в ней не будет ни капли смысла. Или если Кэтрин не хочет что-то обсуждать – тут он тоже за открытость и проговаривание проблем. А вот как только разговор становится неудобным для него самого, сразу в кусты!
– Ты врушка, Том Гибсон, – улыбается Кэтрин и тянется, чтобы укусить его за подбородок. – А ну выкладывай.
– Сколько ты хочешь детей? – выпаливает он, глядя ей прямо в глаза.
– Одного или двоих, – сразу отвечает она. Хорошо бы он не заметил, как краснеют ее уши. – А ты?
– Тоже, – кивает он с облегчением. – Боже, я боялся, ты скажешь «ни одного».
– Почему? Разве я что-то такое говорила?
– Да нет, – неловко морщится Том, – просто сейчас не угадаешь. А я… правда хочу ребенка, хотя бы одного. Не знаю почему, но все, что у меня появилось, хочется кому-то передать.
– Мальчика или девочку?
Кэтрин продолжает улыбаться, пытаясь показать, что ей легко говорить на эту тему. На самом деле она волнуется: это так важно и сложно, что сразу и не объяснишь. Хотя они теперь женаты, и в любых других обстоятельствах такой разговор правильнее было бы провести перед свадьбой… Но где Том и где «правильно»?
– Пацана, – смущается он. – С ними я хоть знаю, что делать.
– Ладно, – соглашается Кэтрин. – Я совершенно не против детей. Но больше двоих вряд ли потяну.
– Еще бы, – округляет глаза Том, – я и сам не сдюжу. Представь, какая орава!
Беседа перетекает в более спокойное русло. Кэтрин устраивается поудобнее на плече у Тома, слушая его представления о том, какими будут их возможные дети. Она все еще не уверена, что его планы сбудутся – их будущее слишком туманно и нестабильно… Но так хочется верить.
Если очень сильно захотеть, сделать все возможное, то их мечты, которые прямо сейчас становятся совместными, окажутся правдой. Нужно только, чтобы Том выздоровел и они смогли сохранить все то, что уже приобрели. Умение говорить о важных вещах.
