же, как и пострадавшего рабочего. Прежде всего, Войцеховский винил себя. А Иштван и не знал, что его начальник и не думает его увольнять. Эта мера была уже бесполезна. И Войцеховскому не доставляло удовольствия раболепие в глазах подчиненных и проведение карательных мероприятий. Главное, вынести из этого урок и сделать все, чтобы такого больше не повторилось. Когда Анни сообщила о результатах операции, Артур отправил своего управляющего назад на завод, чтобы начались устраняться беспорядки и возобновился нормальный режим работы.
Артур хотел поговорить с Анни, когда сила произошедшего несчастья перестала давить на плечи и появилась надежда, а колотившееся суматошно сердце стало понемногу успокаиваться. Он устало опустился на скамейку. У него на лбу выступил холодный пот, как при волнении на защите патентов. Желваки перестали играть на лице и напряженное выражение сменилось отрешенным, направленным вглубь себя, взглядом, глубоко уставшего человека. Он сел, а Анни в его присутствии разволновалась, как маленькая девочка. Ее сердце, как и всегда, стало учащенно биться и она, желая скрыть свое бурное волнение и нахлынувшую силу чувств, попыталась ускользнуть незаметно, но была поймана за запястье, и он силой притянул её, заставив присесть на скамейку рядом. Еще некоторое время он молчал, собираясь с мыслями, после пережитого стресса, но её ладонь в его руке была зажата с силой, так, что Анни даже показалось, что у него это движение на фоне пережитого — чисто машинальное, настолько крепка как камень была его рука. Не стала вырываться, подумав, может ему это необходимо в этот момент? Но вот, рука стала мягче и теплее, и её ладошка почувствовала легкие пожимания, потом он поднес её к губам и прильнул к ней надолго, словно она была для него в этот момент укрытием, теплым и уютным. Она повернулась к нему всем своим корпусом и когда он оторвался губами от её ладони и поднял глаза, у неё «засосало под ложечкой». «О, дева Мария!» Эти бездонные, жгучие-карие глаза, одни на целом свете и когда они обращены на её глаза, она терялась в потоке захватывающего и не контролируемого вихря, лишающего её сил. Тело становилось как ватное и единственное что ей хотелось в этот момент, упасть безропотно ему на грудь и оказаться в горячем кольце его обнимающих рук. И как всегда, когда она чувствовала, что начинает проваливаться в это небытие, захватывающее все члены тела, силовым усилием воли она заставляла себя выдернуться из этого обволакивающего потока. Она еще могла себя контролировать. В коридор в любой момент могли выйти люди, и она медленно стала отбирать у него свою ладонь. Он отпустил.
— Как ваша жизнь, Анни? — тихо спросил он.
— Моя жизнь, вот она. Вы видели. А у вас, я так понимаю, неприятности.
— Я не про это, Анни. — он облокотился на спинку скамейки, и она видела, что ему сейчас необходим хороший сон, просто хороший сон. Он осунулся за последнее время и даже постарел, но по-прежнему, был для неё красивее всех мужчин.
— Вы еще не беременны?
— Как? — она прямо была удивлена столь откровенным вопросом и еще внимательней заглянула ему в лицо, он в качестве подтрунивания или действительно его это интересует?
Он усмехнулся:
— Вы зачали ребенка, Анни?
Она замешкалась, он сам прочитал в её глазах, что еще нет и с облегчением выдохнул. Так как она сидела совсем рядом, она почувствовала этот выдох и с еще большим изумлением стала искать что-то в его глазах, ибо не могла ответить сама для себя, почему его это так беспокоит. И решила спросить:
— Это вас беспокоит чем-то?
И опять он усмехнулся. Она видела, он все еще её любит. В глазах было столько нежности! С улыбкой в уголках губ, он стал говорить — Пусть вы не рядом, Анни, но я знаю, что со мной в одном городе, и я знаю, что милая женщина обо мне вспоминает, это дает мне смысл жить. Я боюсь вас потерять. Роды так опасны для женщин. Я, думаю, граф позаботится, чтобы вы рожали в самой лучшей клинике Австрии? Я правильно понимаю?
Анни пожала плечами. От этих слов, она готова была просто раствориться в его объятьях, у неё даже на глаза набежали слезы, и она отвернулась, чтобы он этого не заметил. Но …но чувства оказались сильнее, как она не подавляла свои эмоции, у неё вырвалось глухое «О…» — и, поняв, что эмоции вырвались наружу, от замешательства и обиды на саму себя, слезы стали катиться еще сильнее, она поспешила их смахнуть. Но эти обманщики накатывались на глаза снова и снова, и она поняла, что их скрывать уже нет смысла и просто в эмоциональном порыве решила обратиться в бегство.
Артур машинально подался рывком вперед за ней, но передумал. Этого делать не следовало, ни в этот момент и не в этом месте. Отпустив напряжение, он привел свои мысли в порядок, встал и безучастно побрел к выходу. Да, необходимо было хорошенько выспаться, но перед этим надо заехать на завод.
Пресса сработала так быстро, что никто не ожидал. Во всех газетах на первых страницах мусолился инцидент на предприятии князя Войцеховского. Скандал раздули и профсоюзы, и сами газетчики. Краски были сгущены, все писали, что рабочий чудом выжил, что условия для работы на предприятии для людей ужасны, к этому добавили баснословные задержки по зарплате, неимоверно огромную нагрузку объемов работы на каждого человека и низкую оплату труда. Из Войцеховского сделали злодея, уклоняющегося от комментариев, хотя он еще и не слышал и не читал того, что о нем написали. Вернувшись домой в первом часу ночи, он не стал никого будить и не имея даже аппетита поужинать, лег спать. Утром спал долго, так как организм взял свое. Был первый выходной, и он решил не ездить на предприятие до обеда. Проснувшись и оторвав голову от подушки, что далось ему с большим трудом, он дотянулся до часов на тумбочке, и отметив для себя время, опять упал на подушку. Он с радостью готов был еще поспать, но к двери приближался веселый визг мосек баронессы и у него из груди вырвался громкий стон. Было понятно, что вихрем сейчас распахнется дверь и этот шумный карнавал ворвется в комнату и войдет супруга. От злости, он даже сжал подушку. Настроение было не веселое и предчувствовалось
