Марина неожиданно трезво и рассудительно ответила:
— Нет. Вовсе нет. Не это. Вы мне ответьте, откуда вы заранее знали и мое имя, и что Андрей именно… Вы же меня прямо около ювелирного поймали. — И с ужасом воскликнула: — Или он не в первый раз туда ездил?
— В первый, в первый. Он — в первый, а ваш Мишаня — в третий или четвертый. Мариночка, все в этом мире можно узнать. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Я заочно знаком со всеми потенциальными покупателями этой квартиры. А теперь давайте вернемся к нашим баранам…
— Куда? — вытаращила глаза девушка.
— Простите, милочка. Это старая французская пословица.
— А-а-а… — протянула Марина.
— Так вот, вы бы его хотели сразу утащить из такого опасного места, но в этом и заключается ваша основная ошибка. В любом человеке, особенно в мужчине, силен дух противоречия. Запрещайте ему что-нибудь, не пускайте его туда, отваживайте любыми способами, и вот уже он жаждет этого, добивается любыми путями. Хотя вначале не больно-то и хотелось. Вы, Мариша, ничего путного не добьетесь, если не послушаете меня, старика. Какой-то период увлечения у него наверняка будет. Я к этому морально готов, и вы будьте готовы.
— Ага… — покивала головой. — Чем пионер отличается от сосиски? Сосиску нужно готовить, а пионер всегда готов.
— М-да-а, — слегка поморщился Вадим. — Остроумно. Так вот, дайте ему какое-то время, чтобы прийти в себя, но глаз с него не спускайте. И ведите себя не так, как захватчица, но как в первое время, когда вы боролись за его расположение.
— Да что же это такое? — возмутилась она внезапно.
— Секреты. — Он отечески погладил ее по руке. — Страшные мужские секреты. И ничего не бойтесь. Мы с вами вместе горы свернем… Вам главное, чтобы он квартиру эту купил, это сразу изменит их отношения к худшему, вот увидите.
* * *
Под одним из фонарей на Владимирской горке стояли знакомые нам уже музыканты и играли мелодию Шарля Азнавура «Вечная любовь». На скамейке напротив них восседал нарядный и довольный Поля, рядом лежал букет цветов. Татьяна и Андрей танцевали на совершенно пустой аллее.
Трояновский думал, что такие вещи случаются только в кино, и уже потому казались призрачными и аллея, и музыканты, и свет вечерних сумерек, и чарующая музыка. Он старался запомнить все это как можно лучше и точнее, чтобы потом рассказывать детям и внукам, и уже теперь понимал, что как бы подробно он ни описывал этот вечер, все будут считать, что он его выдумал. Потому что так не бывает никогда. И он сказал вслух:
— Никогда не знал, никогда не верил, что так бывает.
Татьяна уткнулась носом ему в плечо и ничего не ответила.
— Тебе не скучно со мной? — всполошился Андрей.
— Умный, — пробормотала она, нежно целуя его в шею, — очень умный, но совершенно несмышленый.
— Ага! — зашептал он. — Вот и возись теперь…
Из темноты вышел давешний юродивый, приподнял вежливо свою необъяснимую бейсболку и обратился к Поле:
— Добрый вечер, батюшка. Вы не против, если я рядом с вами посижу?
И уселся, сложив чинно ручки на коленях и примостив у скамейки свой кулечек для пожертвований.
Андрей обнял любимую крепко-крепко, будто боялся, что кто-то сможет ее отобрать у него.
— Знаешь, — признался, — мне его немного даже жалко.
— Кого?
— Артура. Я подумал о нем, а потом вспомнил своего старого мишку. Мы переезжали на другую квартиру, и он потерялся. Это такое горе. Правда, настоящее горе.
— Понимаю, — вздохнула Тото. — Я когда-то собрала свои игрушки, чтобы нести их в химчистку, а Геночка решил, что я думаю отдавать их, вынес во двор и положил чуть дальше мусорных ящиков, чтобы люди разобрали.
— Это ходячая какая-то катастрофа, а не Геночка, — возмутился Андрей. — И что было?
— Их и разобрали. Только одного медведя и оставили, потому что ему было сто лет в обед. Может, чуть меньше ста. Им еще тетя Капа играла, а ей он достался в наследство от матери. Он весь лысый был, и лапы подшиты, и глаза уже печальные-печальные. Я возвращалась домой, с работы. Смотрю — сидит мой Топтыгин прямо под самым ящиком, среди каких-то драных газет и яблочной кожуры, и смотрит прямо на меня, словно спрашивает: что ж ты так? Чуть не умерла от ужаса и вины. Он теперь все время так смотрит, будто я его еще раз могу вынести к мусорнику. Плакала тогда дня три, да и теперь… — Она отвернула лицо. — Страшно сказать — по погибшим родителям никогда так не плакала.
— Очаровательная пара, — обратился тем временем юродивый к Поле, — очень вам подходит. А вы какого мнения?
Один из музыкантов, наигрывая, кивнул обоим в смысле — да, что правда, то правда — очаровательная пара.
— У людей есть свобода воли, — шептала Татьяна, кружась в танце. — Это игрушки зависят от нас. У Артура еще все впереди и все будет хорошо.
— Без тебя? — искренне удивился Трояновский. — Хорошо?
— Правда-правда, — сказала она.
— А вот и неправда… — заметил юродивый, обращаясь к Поле.
В этот момент музыканты начали играть знаменитый вальс Доги, и молодые люди понеслись в танце все быстрее и быстрее, и Татьянино платье летело в воздухе и слегка поблескивало в лунном свете.
— Самое лучшее кино, — заметил Полин собеседник. — Кадр просто для Канн. — Он бережно усадил игрушку себе на колени. — Садитесь сюда, вам будет лучше видно.
Музыка оборвалась на тоскливой, звенящей ноте. Они какое-то время просто стояли, обнявшись, затем Андрей поклонился своей даме и прильнул губами к ее руке:
— Благодарю вас, мадам, за прелестный танец.
Она на секунду прижалась щекой к его склоненной голове:
— Это я вас благодарю, сударь.
Юродивый бережно снял с колен енота:
— Благодарю вас за прекрасную компанию. Рад был увидеться. — Он снова приподнял кепку, раскланялся с музыкантами, игрушкой, нашими героями, а потом отвесил последний поклон в сторону знаменитой беседки, будто она вовсе не была пуста вот уже много десятилетий, будто там и сию минуту сидел во всей красе знаменитый на весь Киев струнный оркестр.
— Чудо какое-то, — сказала Татьяна, глядя ему вслед. — Ну что, пора идти.
— Ты не пойдешь вниз, — возразил Трояновский.
— Почему?
— Я тебя понесу.
Он подхватил ее на руки.
— Тебе не тяжело? — прошептала она, обнимая его за шею.
— Я мог бы носить тебя так всю жизнь.
* * *
Татьяна возилась у своего туалетного столика с кремами и притираниями. Из небольшого ларчика, обтянутого шелком, она добыла крохотный фарфоровый кувшинчик с толченым жемчугом, смешала немного порошка с кремом и принялась втирать в кожу. Рядом стояла коробка со старинным маникюрным прибором — из серебра и слоновой кости, со специальными щеточками и бархотками для полировки ногтей.
