Но теперь Эдик сделал нетерпеливое движение.
— Сейчас мне не до этого, — проворчал он. — Лучше поезжай и постарайся решить свои творческие вопросы!
— Значит, ты не возражаешь, если я сейчас уйду? К тому же я чувствую себя здесь не очень уютно…
— Да-да, — почти обрадовано подхватил он, — пойдем, я тебя провожу! — И поспешно повел Машу к выходу.
В холле они наткнулись на Раису. На ее юбке красовалось огромное влажное пятно. Маша протянула ей руку.
— До свидания, Раиса. Очень рада была с вами познакомиться.
Та проигнорировала протянутую руку и передернула плечами.
— Думаю, что рано или поздно вы бы все равно обо всем узнали, — выпалила она.
— Нельзя ли без сцен! — взмолился Эдик.
— Нет! Я хочу, чтобы она знала, — закричала Раиса, — если у кого и будет от тебя ребенок, то только у меня!
Маша вопросительно взглянула на Эдика.
— Чепуха какая-то, — процедил он сквозь зубы и, наклонившись к Раисе, что-то горячо зашептал.
— Ну да, так я тебе и поверила! — взвизгнула она и ткнула ему пальцем в живот, а он машинально схватил ее за палец — да так, что она вскрикнула.
— Я всегда держу свое слово, — услышала Маша его шепот. — Все, что от тебя требуется, это немного подождать, а остальное предоставь мне!
Маша вопросительно взглянула на Раису.
— Иди к черту! — огрызнулась та на Эдика. — После того, как она всем рассказывает о твоих отцовских усилиях…
Маша перевела вопросительный взгляд на Эдика.
— Но она все-таки пока что моя жена! — воскликнул он.
— Ты что, ее защищаешь?!
— Никого я не защищаю, — зашипел он. — Что ты вообще от меня хочешь?
— Чтобы ты сказал ей…
— Раиса, — грозно замычал Эдик, — заткнись!
Она же неожиданно и бурно расплакалась.
— Господи, — снова взмолился Эдик, — говорю тебе, перестань!
— Я не могу, — всхлипнула она. — Я тебя люблю! Я тебя люблю!
Она могла бы повторить это и в третий раз. Маша понимала, что должен был чувствовать в этот момент Эдик, которому она, Маша, никогда не говорила ничего подобного, и у него не было практически никаких шансов этого дождаться. Против такого признания Эдик не мог устоять. Кроме его собственной мамы, никто и никогда не говорил, что он, такой-сякой, любим. И в глубине души он, вероятно, уже смирился с тем, что так оно и останется. Теперь он это услышал, и в искренности всхлипываний Раисы невозможно было усомниться. Это было настоящее причащение святых тайн — самое меньшее. Даже у Маши навернулись на глаза слезы при виде этой влюбленной и страдающей молодой женщины.
— Эдик, — сказала Маша, — так я пошла?
Муж и Раиса недоуменно воззрились на нее, словно не подозревали о ее присутствии.
— Ты еще здесь? — неприязненно фыркнул Эдик. — Тебе нужны деньги на такси?
Проявление такой внезапной щедрости добило Машу окончательно.
— Спасибо тебе, Эдик. У меня есть деньги, — сказала она и попятилась к двери.
Однако он догнал ее и, воровато оглядываясь на жалобно всхлипывающую Раису, поспешно заговорил:
— Мое предложение остается в силе… Мы должны все спокойно обсудить.
— Конечно, Эдик, — кивнула Маша, тоже почему-то оглядываясь на Раису, — я все понимаю.
— Что ты понимаешь? — вдруг вскипел он.
— Не надо, Эдик!
— Нет, ты мне объясни!
— Не надо усложнять. Давай забудем обо всем, — миролюбиво предложила Маша.
Он схватил ее за руку.
— Здесь не произошло ничего такого! И ты не подумай, что я с ней… что мы… Просто у нее не в порядке нервы, а может, просто выпила лишнего.
Раиса подошла ближе.
— Что это значит, Эдик? — зарыдала она с новой силой.
— В самом деле, Эдик, — поддержала ее Маша, — я уже ничего не понимаю…
Он и сам, очевидно, изрядно одурел. Некоторое время он молча переводил взгляд то на жену, то на любовницу, а потом сказал:
— Что тут понимать?.. Что я, не мужик?.. Я настоящий мужик и к тому же с деньгами. Вот бабы на меня и вешаются.
— Эдик! — заскулила Раиса.
— Рая, не могла бы ты помолчать хотя бы одну минуту? — взмолился он, а потом обернулся к жене: — Маша, ты иди, иди, дорогая, не слушай ее…
— Ты еще попросишь у меня прощения! — затряслась Раиса. — Ты еще пожалеешь…
Маша выскочила из особнячка и стала искать глазами такси. Эдик поступил с ней точно так же, как и она с ним. Стало быть, они были в расчете… Она вытирала ладонью капли дождя, которые ветер бросал ей в лицо. Они были в расчете — в этом не было сомнений. Но почему же она чувствовала себя такой виноватой? Откуда такая тяга пожертвовать — если уж без этого никак нельзя обойтись! — работой, своим будущим, собой? Откуда такая жажда сделаться кроткой и мудрой?.. Не иначе как ветхозаветные праматери засмущали.
* * *
Взяв такси, она помчалась к Рите. Уже не первый раз они обсуждали одну дерзкую, даже отчаянную идею, которую сама Маша и выдвинула. Речь шла о том, чтобы заняться более серьезными вещами. Она чувствовала, что не вполне реализует свои резервы. Зацикленность на криминальной столичной тематике начинала угнетать творческий рост. Ее журналистские амбиции требовали большего. Как раз в это время начала нагнетаться обстановка в Чечне, и скоро стало ясно, что дело может обернуться новой кавказской войной.
Маша попросила Риту проработать варианты ее возможного присутствия на Кавказе в качестве военного корреспондента, и та с восхищением ухватилась за новый проект. Женщина — военный корреспондент да еще на Кавказе! Это звучало гордо. Наведя необходимые справки и поговорив с кем надо из начальства, Рите удалось убедить редакцию, чтобы Машу включили в число спецкоров по «горячим точкам». Более того, Маше предложили заключить контракт на целую серию репортажей с Кавказа, и теперь, обговорив все условия с Ритой, ей предстояло окончательно решиться на это весьма авантюрное и опасное предприятие. А главное, это значило, что ей придется оставить программу криминальных новостей, которая как раз вышла на пик популярности. Тут все нужно было тщательно взвесить. У нее еще была возможность пойти на попятную.
Когда Маша приехала к Рите, то первым делом уселась с ногами на мягкий диван и, подтянув колени к подбородку, стала обильно поливать их слезами.
Рита сварила кофе и терпеливо дожидалась, пока подруга будет в состоянии говорить.
— Ну что? — поинтересовалась она, когда Маша, наконец, подняла на нее глаза.
— Я все-таки женщина, — выдохнула та. — Я должна пожертвовать собой ради мира в семье.
— Кажется, тебе этого никто не запрещает, — грустно улыбнулась Рита, поняв все с полуслова.
