Глядя, как Григорчук хищно перемалывает остатки «Секс-моды» своими тяжелыми челюстями, выплевывая все хорошее, Нора сатанела, но сделать ничего не могла.
Три года назад она смогла убедить Джона Коллинза — американского владельца журнала, что в России нужно вкладывать деньги в Интернет и феминизм.
— Надо торопиться, Джон, голубчик, — уговаривала она его. — Сейчас этого у нас нет, а завтра — будет пруд пруди. Если мы успеем занять нишу первыми, то так первыми и останемся. Пока наши последователи будут копошиться в пеленках, мы уже раскрутимся и встанем на ноги.
Он согласился, и через год «Секс-мода» действительно заняла одно из лидирующих мест среди российских СМИ.
Григорчук появилась в журнале около года назад. Наглая, злая, напористая провинциальная стерва. Она не придумала ничего лучше, как явиться к Норе с новой концепцией журнала. Окинув Симкину скептическим взглядом, она вынесла свой вердикт:
— Теперь я понимаю, почему от вашего издания несет таким густопсовым консерватизмом. Вы слышали такую фразочку: «Рыба тухнет с головы»? Так вот, ваш журнал как две капли похож на вас — такой же толстый, неповоротливый, пресный. Вам бы «Работницей» или «Крестьянкой» командовать в семидесятые годы.
— А вы, извините, кто? — с интересом спросила Нора, развеселившись от такой наглости.
— Я — ваше спасение, — скромно ответила Григорчук. — Я — тот человек, с помощью которого вы сможете превратить журнал в приличное издание.
— А, понятно, — кивнула Нора. — Вам доводилось слышать такую фразочку: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих»? Доводилось? Вот и отлично. Мы как-нибудь сами разберемся, без спасателей. Надеюсь, вы нас больше не потревожите.
— Потревожу, — спокойно возразила Григорчук. — Только уже с других позиций. Не хотите миром, значит, будет война.
Как ей удалось добраться до Коллинза и заморочить ему голову, Нора не знала. Но через два месяца Джон приехал в Москву для того, чтобы внести коррективы в стратегию развития журнала и представить Норе ее новую заместительницу — очень, по его словам, талантливую журналистку и творческую личность.
— Светлана Григорчук, — виновато глядя на Нору, сказал он, — любите ее и жаловайте.
— Она будет моим первым замом? — Нора все еще не верила. — Джон, ты серьезно?
— Пока замом, — сказала Григорчук, стоящая за спиной Коллинза. — А там видно будет.
Коллинз промолчал, не одернул нахалку.
Самым правильным в такой ситуации было бы повернуться и уйти, хлопнув дверью. И что? Оставить все захватчице? Нет, Нора не хотела отдавать ни одной пяди родной земли. Она так и подумала: «Не отдам!» Но силы оказались неравны.
Да, редакция была на стороне Норы; да, Григорчук сразу невзлюбили все, но, стоило кому-либо из журналистов сказать ей хоть слово поперек, тут же звонил Коллинз и требовал объяснений.
И пошло-поехало. Григорчук завела несколько почти порнографических рубрик, таких, как «Малинка» (пикантные подробности из жизни звезд). Нору тошнило от нововведений и знобило от сознания собственного бессилия. Она понимала, что надо уходить и что, чем дольше она останется в журнале, тем ближе унизительный финал. Сейчас ее воспринимают как безвинно пострадавшую, а через месяц-другой она превратится в посмешище. Но Нора не могла уйти.
Одинокие бездетные женщины — особый народ, они, как всегда говорила сама Нора, западающие. Неважно на что — на кошку, которая становится смыслом жизни, на единственного племянника, на работу. Нора с нечеловеческой силой прикипела к своему журналу и готова была гибнуть вместе с ним. «Если эта тварь уничтожает мой журнал, то пусть она уничтожит и меня, — думала Нора. — Я вытерплю».
Но последнее испытание, ниспосланное Норе, все же выбило ее из колеи.
Это испытание называлось «Резвушкина».
Прочитав первый материал Резвушкиной, Нора позвонила Коллинзу и предупредила его, что в очень скором времени журнал погрязнет в судебных разбирательствах. Джон промямлил что-то вроде того: «Поживем — увидим» — и велел ставить статью в номер. На ближайшей редколлегии Григорчук, лопаясь от гордости, назвала статью Резвушкиной «исповедью». Нора возразила: «Не исповедь, а донос. Когда исповедуются, то не прячутся за дурацким псевдонимом и не закладывают ни в чем не повинных людей». Григорчук ответила, что люди, о которых так печется Нора, повинны в прелюбодеянии, а прячется Резвушкина не потому, что ей стыдно, а потому, что до поры до времени ей нельзя показываться на публике под своим именем, иначе сорвется весь ее план выведения на чистую воду разнообразных мерзавцев. Именно поэтому Резвушкина не появится в редакции до завершения операции и будет поддерживать контакты с: журналом через Григорчук.
Резвушкина оказалась на редкость плодовита — две статьи в месяц. И, соответственно, две жертвы в месяц. Самое удивительное — никто из «прославленных» Резвушкиной политиков и бизнесменов не подавал в суд и не требовал опровержений. Зато от самой Норы, стоило ей появиться на том или ином высокопоставленном приеме, шарахались, здоровались с ней сквозь зубы, а то и вовсе не здоровались. Она не обижалась — людей можно понять. Норе казалось, что у нее начинается раздвоение личности — ей было противно брать в руки свой журнал. Наверное, похожие чувства испытывает стареющая женщина, глядя утром в зеркало на свое опухшее и помятое со сна лицо: да, это я, но какая же гадость!
А Коллинз задыхался от счастья: эврика! находка! тираж растет! Журнал нарасхват!
Смерть Григорчук принесла Норе, стыдно сказать, огромное облегчение. Но слишком уж ненадолго. Только-только она успела перевести дух, как проблемы посыпались на нее, как горох. Она осталась редактором, опасность потерять журнал миновала. Но она уже потеряла свой журнал, а то, что осталось ей в наследство от Григорчук, по-прежнему вызывало омерзение. Резвушкина не исчезла вместе со своей покровительницей, а имела наглость явиться в редакцию и договориться о продолжении сотрудничества. То есть она будет и дальше печь свои грязные пирожки, только отвечать за ее, с позволения сказать, творчество теперь будет одна Нора, только она. Коллинз не позволит отказаться от сомнительных услуг Резвушкиной. Нора опять в ловушке и опять без шансов выбраться.
Хотя… Есть один вариант, не самый честный и не самый безопасный, но за неимением других может сойти.
Помучившись сутки и уговорив себя, что совесть не всегда лучший советчик, Нора сняла телефонную трубку и набрала номер Трошкина. Пусть пауки едят друг друга, зрелище не самое приятное, зато их не жалко:
— Саша, это Нора Симкина. У меня для тебя приятная новость.
