— После войны все пошло по-другому. Он тосковал по былой жизни, полной опасностей и риска, которые нужно было преодолевать собственными силами.
— И он вернулся в разведку, — заключила Джейм, наливая гостю кофе.
Форрестер кивнул.
— Ни один человек не воспринял возрождение разведывательной службы с таким воодушевлением, как ваш отец, — продолжал он. — В годы «холодной войны» он с завидной регулярностью посещал Россию — разумеется, под видом дельца. В тысяча девятьсот шестьдесят первом году во время карибского кризиса его отправили в Гавану следить за Кастро и русскими ракетами, установленными на кубинской территории.
— А сейчас? — спросила Джейм.
Форрестер бросил на нее настороженный взгляд, но все же ответил:
— Ваш отец — специалист по борьбе с терроризмом.
— Что это значит?
— В свое время он обучал бойцов антитеррористических подразделений американской «Дельты» и английской «Эс-эй-эс», — сказал Форрестер и пригубил кофе. — Потом его внедрили в лагерь подготовки террористов в Ливии.
— В Ливии! — испуганно воскликнула Джейм.
Форрестер кивнул:
— Да. Он уже давно находится там.
— К чему вся эта ложь? — спросила Джейм. — Зачем вы сказали, что он изменник? Зачем меня пытались заставить поверить, будто он предал свою страну?
— Чтобы обеспечить его безопасность, — просто ответил Форрестер.
— Он в Ливии, — сказала Джейм Николасу, когда они улеглись в постель. — Его отправили туда в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, когда ЦРУ помогало Каддафи свалить режим короля Идриса. Отца пришлось выдать за изменника, чтобы ливийцы приняли его на службу.
На лице Николаев отразилось облегчение.
— Значит, теперь ты все знаешь, — произнес он, привлекая к себе Джейм. — Твой отец жив, как ты и утверждала. Он не предатель, не двойной агент. — Николае поцеловал ее. — Может быть, мы забудем об этом сумасшествии и заживем нормальной жизнью?
Джейм с удивлением посмотрела на него:
— Ни в коем случае.
— Ты получила ответы на все свои вопросы, — заметил Николас, понимая, к чему она клонит. — Чего же тебе еще надо?
— Я хочу увидеть его.
— Твой отец в Ливии, Джейм. Не забывай, американцы — тамошнее национальное блюдо.
— И все же я хочу его повидать.
Николас раздраженно хлопнул себя по лбу.
— Неужели ты всерьез?
— Разумеется.
— Не можешь же ты попросту приехать в Ливию, чтобы встретиться с отцом. Сейчас не та обстановка.
— Плевать!
Даже в темноте Николас видел знакомый упрямый огонек, вспыхнувший в ее темно-зеленых глазах. Он уже не сомневался, что Джейм преисполнена решимости отправиться в Ливию на поиски отца.
Еще меньше он сомневался в том, что поедет вместе с ней.
Вашингтон, округ Колумбия
Когда зазвонил телефон, Гарри Уорнер завтракал у себя дома в Джорджтауне. Его жена Мирна взяла трубку, сказала несколько слов, передала аппарат мужу и, словно по сигналу, предупредительно покинула комнату.
Уорнер прижал трубку к уху.
— Алло?
— Это я.
— Тебе же велено никогда не звонить мне домой! — раздраженно произнес Уорнер.
— У меня важное сообщение.
Уорнер перевел дух.
— Что случилось?
— Форрестер обвел нас вокруг пальца.
— Что? — Уорнер едва не выпрыгнул из кресла.
— Он поехал к дочери Лайнда.
— Он ей что-нибудь рассказывает?
— А как вы думаете? Слава Богу, я установил там микрофоны.
Уорнер нервно стиснул зубы.
— Приклейся к ним, не отпускай их ни на шаг.
— А чем я, по-вашему, занимался до сих пор?
Уорнер пропустил мимо ушей последнее замечание.
— Не упусти их из виду, — добавил он.
— Что делать с Форрестером?
— Забудь о Форрестере, — отрезал Уорнер. — Я сам позабочусь о нем.
— Думаете, Джейм Лайнд хватит глупости поехать в Ливию?
— Она наверняка попытается.
— В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году ЦРУ поддержало намерения Каддафи низложить короля Идриса I, который был стар, слаб здоровьем и, как считалось, решительно настроен против США, — рассказывал Форрестер. — В ту пору двадцатисемилетний Каддафи опирался на группу молодых ливийских офицеров-связников — среди них не было ни одного человека старше тридцати лет. С помощью Штатов они заняли Триполи и Бенгази, ворвались во дворец и захватили военные объекты и узлы коммуникаций. Опять-таки при помощи США Каддафи сплотил вокруг себя несколько тысяч солдат.
— А мой отец должен был способствовать укреплению его мощи, — задумчиво сказала Джейм.
Форрестер на мгновение замялся, потом кивнул.
— Да, это так, — сказал он наконец. — Ваш отец с самого начала сомневался в Каддафи, но был вынужден выполнять задание.
Джейм оттянула книзу свой оранжевый свитер и выпрямилась в кресле. На ее лице застыло непроницаемое выражение.
— А теперь, стало быть, он занимается подрывом сил ливийцев, — сдержанным голосом произнесла она.
— Вскоре после того как люди Каддафи попытались восстать против него, ваш отец покинул Триполи и некоторое время провел в Сирии, — продолжал Форрестер. — В ту пору мы — я имею в виду Компанию — занимались изучением террористической деятельности в этой стране. Тогда-то ваш отец и приобщился к борьбе против терроризма.
— Почему он ни разу не побывал дома? — спросила Джейм. — Почему он хотя бы не попытался связаться со мной?
— Это было опасно — для него и для вас, — ответил Форрестер. — Не забывайте, он действовал под личиной предателя, человека, который не имеет права вернуться в свою страну. Если бы его легенда лопнула, это поставило бы под удар вас обоих.
Джейм заморгала, скрывая слезы, и дрожащим голосом спросила:
— Когда он вернулся в Ливию?
Форрестер на секунду задумался.
— После переворота, совершенного Каддафи, ваш отец многократно проникал в Ливию и покидал ее пределы. Этот маньяк с самого начала приносил нам одни неприятности. Честно говоря, эта операция обернулась для Компании сплошным позором. Каддафи проявил себя куда более непримиримым врагом Штатов, чем низложенный король, вдобавок он террорист до мозга костей.
— Кажется, его называют религиозным фанатиком? — осведомилась Джейм, вспомнив прочитанную когда-то статью.
— Можно сказать и так, — согласился Форрестер. — Ливийская полиция, выполняя указания вождя, решительно проводит в жизнь его собственную интерпретацию шариатского кодекса. В больших городах стражи порядка вылавливают на улицах девушек в слишком коротких, по их мнению, юбках и мажут им ноги красной краской, которую почти невозможно смыть. И что самое главное, ими движут не столько соображения морали, сколько желание пощупать и погладить ножки нарушительниц. Разумеется, такие жесткие меры не ограничиваются одними женщинами, — продолжал Форрестер, помолчав. — Мужчинам запрещено отращивать длинные волосы и носить тесные брюки. По мнению Каддафи, длинные волосы превращает мужчин в женщин, а узкие штаны — это проявление тлетворного влияние Запада. Когда ваш отец впервые вернулся в Триполи — это было в тысяча девятьсот семидесятом году, после того как Каддафи закрыл американскую авиабазу «Уилус» и британские военные аэродромы в Тобруке и Эль-Эдаме, — ему пришлось перекрасить волосы в черный цвет, чтобы не привлекать к себе внимания. Его огненная шевелюра слишком выделялась на фоне черноволосых арабских голов.
