Я посмотрела назад, на Тома. Прежде чем позвонить Касс, я предложила ему послушать этот разговор вместе со мной. В отличие от меня, он сразу не захотел подслушивать — он изменил бруклинским привычкам — это Дартмут испортил его. Теперь, конечно, ему было очень любопытно, и он едва мог усидеть на диване.
— Что? Что? — прошептал он.
Я покачала головой — не сейчас — а потом сделала рукой знак в воздухе: разговор слишком сложный, чтобы попытаться передать его. Бросив на него, как мне казалось, извиняющийся взгляд, я повернулась к нему спиной.
Я готова была пренебречь его предостережениями. Да, я ошиблась в Ричи. Может, я ошиблась также и в отношении других людей. Но мне надо поверить Касс! Я не хочу жить в мире, где нельзя доверять лучшим друзьям.
— Касс, у Ричи был роман с кем-то в Шорхэвене. Мне нужно найти, с кем.
На другом конце воцарилось полное молчание. Том, наливавший себе еще кофе, так грохнул кофейник о стол, что донышко раскололось. Кофе растекся по столу и Начал капать на ковер. Я чуть было не попросила Касс подождать у телефона, когда до меня неожиданно дошло, что Элизабет Кэди Стэнтон прожила свою жизнь не для того, чтобы я прервала этот, такой жизненно важный для меня разговор и мчалась в туалетную комнату, хватала полотенце и подтирала за мужчиной грязь.
— Ты меня слушаешь, Касс? — спросила я.
— Да. А ты в этом уверена?
— Абсолютно.
Том взглядом следил за тем, как струйка кофе, наверное, минуту стекала на ковер, а потом сам устремился в туалетную комнату.
— Мне нужно кое-что выяснить относительно некоей Мэнди. По моим сведениям, с этой женщиной Ричи крутил до Джессики. Я совершенно уверена, что она живет в Шорхэвене.
— Мэнди? — переспросила Касс. — Есть Минди Ловенталь. Она работает в библиотеке в справочном отделе.
— Нет. Я точно знаю, ее зовут Мэнди.
Том вернулся с пачкой салфеток и вытер разлившийся кофе, хотя на ковре все равно осталось несколько коричневых пятен.
— По моим сведениям, она адвокат, и они со Стефани время от времени вечерами бегают вместе. Узнай у Стефани, но только, пожалуйста, будь очень осторожна. Я не хочу, чтобы кто-нибудь догадался, что мы с тобой поддерживаем контакт. Пусть люди думают, что я одинокий бродяга.
— Разве я допустила хоть малейшую неосторожность? Я поговорю со Стефани и поспрашиваю еще кое у кого относительно Мэнди — или Аманды.
— Вероятнее всего, ей от двадцати до сорока, но, зная Ричи, не отбрасывай никого до семидесяти пяти.
Я прикрыла глаза рукой, чтобы побыстрее сочинить какую-нибудь ложь для Касс. Понадобилась всего секунда, и правдоподобное объяснение было найдено — я становлюсь профессионалкой.
— Можешь сказать Стефани, что у тебя был сержант Гевински, интересовался, где бы я могла быть, а тем временем ему позвонили. И ты смогла подслушать, что речь шла о Ричи и женщине по имени Мэнди.
— Отличная легенда, — с восхищением заметила Касс.
— Благодарю. Сделай это поскорее, не откладывая. Это очень важно.
— Чувствую, что меня знобит и у меня саднит горло. Мне придется сейчас же уйти из школы.
Все эти годы, что Касс преподавала в школе, был единственный случай, когда она ушла раньше трех часов — чтобы родить ребенка.
— Постарайся позвонить мне домой около шести вечера. К этому времени я постараюсь что-либо узнать для тебя, если вообще есть, о чем узнавать.
— Может я смогу заехать, — сказала я спокойно.
— Рози, нет! Ты не можешь вернуться сюда!
— Думаешь, я не знаю, что надо быть осторожной.
— Ты просто не сможешь быть достаточно осторожной! Сегодня утром я видела Алекса.
— Когда?
— Когда шла на горку, чтобы встретиться с Маделейн и Стефани для утренней прогулки.
— Что он делал на улице в такое раннее время?
— Понятия не имею. Тем не менее, с тех пор, как я больше не являюсь его учительницей, я нахожу его очень приятным. Даже больше — он мне просто нравится теперь. Рози, мы с ним разговариваем каждый день. Он сказал, что ваш дом находится под постоянным наблюдением. И я сама знаю, что там все время крутится огромное число полицейских машин. Ты не должна рисковать. Не приезжай!
Том знал, что я уже сделала выбор. Он больше не бесился. Мы стояли на ковре рядом с мокрым пятном и обнимались. Было так приятно уткнуться ему головой в плечо. Он спросил, окончательно ли я решила, что еду одна. Я кивнула. Он сказала, что будет молиться за меня. Я ответила, что мне так нужны его молитвы. Он притянул меня к себе, обняв двумя руками, и сказал, когда все будет позади, я должна буду также крепко обнять и его. Я ответила, что он не вправе требовать от меня многого, жаркие объятия не для женатого мужчины.
Он сказал, что если будет нужен мне, мне надо будет позвонить по его личному номеру и назваться его невесткой Мардж. Диспетчер свяжется с ним немедленно, — будь то день или ночь, — и он приедет ко мне. Затем он, повертев замок, открыл один из своих сейфов и достал оттуда пачку денег. Когда он отсчитал тысячу долларов, я сказала ему, что этого более чем достаточно, и что я надеюсь, когда все уладится, я смогу их ему вернуть.
Он проводил меня мимо своего секретаря, через приемную и по длинному серому коридору до лифта. Когда подошел лифт, он сделал еще одну попытку:
— Рози, ну, давай! Позволь мне поехать с тобой! — он просто потерял голову.
Я готова была расплакаться. Но я держала себя в руках. Я вошла в лифт, нажала кнопку «вниз» и сказала ему то, на что у меня никогда не хватало решимости в школьные годы — я ждала, что он скажет это первым:
— Том!
— Да!
— Я люблю тебя.
Дверь закрылась раньше, чем кто-нибудь из нас успел сказать: «До свидания».
Я почти так же боялась отрезать волосы, как нанять машину по фальшивой кредитной карточке Дэнни и пользоваться его водительскими правами, Я обычно зачесывала свои волосы назад. Они были довольно длинными, и при необходимости их можно было собирать в хвост, либо поднимать наверх и делать вечернюю прическу. Но все же я купила ножницы в магазине неподалеку от Мэдисон-авеню. В магазине продавались ужасающие по виду спортивные вещи, какие-то облегающие костюмы черного и грязно-оливкового цветов с таким количеством колец, заклепок и цепей, что могли бы подойти самому изощренному садисту. В туалетной комнате того самого магазина я отрезала волосы так коротко, что, когда я посмотрела на себя в зеркало, то увидела какую-то незнакомую мне женщину с косо подстриженной прической под голландского мальчика.
Помимо ресниц и ног самым красивым у меня был, как я считала, лоб. Конечно, челом Афины его нельзя было назвать. Но, казалось, на нем лежала печать ума и даже утонченного аристократизма. А теперь его скрывала челка.
