Наутро пятого дня, когда дом внезапно опустел, по комнатам зашумели пылесосы и коридорные повезли в прачечную охапки скатертей и постельного белья, затянутый в китель белобрысый мальчик пригласил Георгия Максимовича в апартаменты хозяина. Володя полулежал на диване перед телевизором и смотрел ток-шоу с собственным участием. Тут же в кресле сидел батюшка в черном облачении, с большим наперсным крестом. Георгий вспомнил, что, кажется, уже видел его и в траурной процессии, и за столом на поминках.
Вяло пожав Георгию руку, Володя убавил звук телевизора. На нем была только пижама, и сейчас бросалось в глаза, как он исхудал и осунулся за эти дни.
– Будешь чай или кофе? – Он сделал знак белобрысому охраннику. – Как всегда, черный, без сахара?
– Нет, сын мой, эволюционное развитие у нас невозможно. – Священнослужитель продолжал начатый спор. – И по одной простой причине: русский человек живет крайностями. Лежит он на печи тридцать лет и три года, а потом встанет, развернется и давай крушить направо и налево.
– Мы тут с благочинным Илларионом обговариваем губернаторскую кампанию в Приморье, – пояснил Володя.
Георгий сказал:
– Еще раз прими соболезнования.
– Да… Меня все спрашивают про Лару. Странное чувство, никогда так много о ней не говорил.
Священник деликатно помолчал, вращая большими пальцами белых, холеных рук, сложенных на животе.
– Мне искренне жаль, – произнес Георгий, не зная, что еще добавить.
Володя откашлялся, заговорил негромко и официально, словно открывал благотворительный вечер:
– Спасибо. Я рад, что рядом оказались люди, которые могут поддержать нашу семью в трудные минуты. Возможно, со стороны кажется, что я недостаточно… потрясен. Но это не так. Лариса не выносила публичных проявлений. Она была тактичным человеком. Я знал ее лучше других.
Торжественность момента нарушал только звук спорящих голосов из колонок телевизора. Священник оглаживал рукой ухоженную, тронутую инеем седины бородку.
– Истинно так, истинно так… Кроткие наследуют Царствие Небесное.
Медсестра с румянцем на калмыцких скулах вошла, потупившись, взмахнула крахмальной салфеткой, зазвенела легкими перышками кофейных чашек и блюдец. Сама прозрачная, как фарфор, девочка словно облаком была окружена аурой вожделения, и протяжный вздох отца Иллариона свидетельствовал, что и тот неким образом приобщен к тайному культу гермафродита.
Почему-то при мысли об этом Георгий почувствовал чрезвычайное отвращение и к сытому благодушному священнику, и к Владимиру Львовичу, чья речь втекала в уши, как отравленный сок, а мертвые зрачки лениво поворачивались в глазницах. И неожиданно он ощутил стыд за себя, малодушного служителя нечестивых.
Провожая девочку затуманившимся взглядом, отец Илларион вернулся к незаконченной мысли:
– Так вот, лежали эти Муромцы-богатыри тридцать лет на печи, а теперь… машин в кредит набрали и ездят без руля, как говорится, и ветрил. Я уж давно сам не сажусь, да и с водителем не чувствуешь безопасности. А иноверцам так надо бы совсем запретить в московском регионе, вы бы у себя в Думе приняли такой закон.
Георгий уже слышал, что виновником аварии был молодой таджик на «газели», толкнувший машину Ларисы под грузовой прицеп. Парня, по его словам, «подрезал» внедорожник без номеров, но на этом участке трассы не было камер, а по записям видеорегистратора нельзя было составить внятную картину происшедшего.
– Аминь, – произнес Володя то ли в насмешку над попом, то ли всерьез.
– Воистину, – повел бровями святой отец.
Через пару минут он поднялся, чтобы попрощаться и благословить присутствующих.
Белобрысый охранник, навытяжку стоявший у дверей, распахнул перед благочинным створки. Проходя, поп благословил и его. Парнишка привычно приложился к руке.
– Как твое паломничество по стопам Коваля? – спросил Володя без перехода.
– Удалось кое-что наловить. Теперь попробую пробить оффшорные счета, распутать цепочки. Стандартные схемы, траст владеет фондом, фонд владеет трастовой компанией… Можно все это технически отследить, я подготовил запросы. Нужны только определенные полномочия.
– Полномочия у тебя есть.
– Официальные полномочия, – уточнил Георгий. – Нужно получить доступ к его корпоративным счетам в Швейцарии. Номерные я попробую проверить через своего человека, там есть процедура с имуществом аффилированных компаний. Но придется делить пятьдесят на пятьдесят, у них тоже свои издержки.
– И что там можно получить?
– Мы говорили о сумме в пять или шесть миллионов. Я считаю, что это обоснованные требования. Может, и больше.
Подросток, наряженный медсестрой, снова неслышно появился в комнате, чтобы убрать чашку благочинного и заменить уже остывший серебряный кофейник. Георгий продолжал:
– Можно инициировать расследование через комитет или по депутатскому запросу. Любые официальные постановления, чтобы получить доступ. У меня есть к кому с этим обратиться, но хотелось бы иметь возможность сослаться на тебя.
– Составь запросы, я подпишу, – пообещал Володя. – Я полностью тебе доверяю. Если нужно, найдем исполнителей.
– Только сразу хочу обговорить: я разберусь с активами Коваля, спишу свой процент, и на этом закончим. Брать на себя больше пока не готов.
– Предложили что-то более интересное? – полюбопытствовал политик.
– Нет. Видимо, я уеду из страны. Попробую начать новую жизнь.
Владимир Львович задумчивым взглядом обвел потолок.
– А что говорит Игорь? Он назвал имя убийцы?
Георгия неприятно поразил не столько вопрос, сколько его обыденный, дружеский тон.
– О чем ты?
– Ну, как в детективах… Тот, кто назвал имя убийцы, следующий по списку.
Лицо политика было непроницаемым; расценивать сказанное можно было и как тяжеловесную шутку, и как предупреждение.
– Ты что-то знаешь? – прямо спросил Георгий.
– Наверное, хорошо кого-нибудь полюбить в сорок пять лет? – вопросом на вопрос ответил его собеседник. – Во мне давно все это высохло. Я только смотрю. А как тебе благочинный?
Георгий ответил довольно резко:
– Я не жалую попов.
– Этот добрый пастырь… Любит поспорить на богословские темы. Впрочем, сам я не верю в добро и зло, для меня это одно и то же. Субъективные оценочные понятия, которые меняются с ходом истории. Я признаю только власть и пользу. Разумный эгоизм.
Испытывая странное чувство, Георгий подался вперед и, заглядывая ему в лицо, проговорил:
– Сейчас я встану и дам тебе в челюсть. Пока сбежится охрана, вполне успею выбить пару зубов, сломать нос или ребро. И тогда отличие добра от зла станет очевидным фактом.
