Сопротивление Элерта свёл на «нет» удар надсмотрщика под дых и сразу за ним – кулаком в челюсть. Мужчина согнулся, давясь кашлем. По подбородку вязко стекала кровь.
На нём нетронутого палачами места не сохранилось: всё сплошь синее, багровое. По туловищу – воспалённые раны. По рукам – ожоги, ссадины от кандалов. Больная нога под неестественным углом – снова перелом. Но щерился, что красные от крови зубы виднелись, на колени вставал по насильственному принуждению и не выдавал требуемого – он прежде язык откусит, чем укажет на Росса.
Они давно сообразили, что ломать его бесполезно. Стержень в капитане сидел прочный: хоть по кусочку отрезай – уста не разомкнутся.
Нравилось им. Враг в полном распоряжении – снимай с него кожу, отдирай мышцы да радуйся!
Лис сморгнула злые слёзы.
— Он не скажет, – пробормотала она и, изо всей мочи рванувшись из пут, повторила громче: – Он не скажет!
Министр состроил удивлённую гримасу:
— Да. Он безнадёжно упрям.
Пальцы у Элерта красивые, длинные. Она редко заставала его за музыкальным инструментом, зато эспадроном он владел мастерски, великолепно стрелял из ружей и писал мелким каллиграфическим почерком – буковка к буковке.
Лис не отрываясь смотрела, как его руку закрепляют в железной «перчатке». В ней пальцы расставлены широко – не сдвинуть.
— Я на тебя рассчитываю, милая моя предательница. – Он очертил линию её подбородка. Она мотнула головой, вызвав у него одобрительный смех: – Ты женщин за нрав выбираешь, Элерт? Ясно, почему на неё повёлся! Не могу не одобрять! Себе б забрал, да порчеными вещами не пользуюсь.
— Вы бы зубы обломали, – прохрипел мужчина, кое-как распрямившись. В чёрных зрачках плясали демоны.
Их с министром разделяло не больше пары шагов, поэтому Лис не смогла ни испугаться, ни открыть рот. Молоток с замахом опустился на мизинец Элерта. Послышался хруст кости.
И отрывистый, болезненный вскрик, тут же пойманный за сжатой челюстью.
Со сна окружение расплывалось. Брезжил оранжевый свет, и сначала Лис решила, что наступило утро. В висках пульсировала боль. Конечности затекли, от усталости смыкались веки. Она повернулась на бок на неудобной узкой полке, и поймала вопросительный взгляд канцлера. Похоже, с отдыхом не ладилось у них обоих: до её пробуждения он, похоже, читал, прикрепив фонарик к верхней ступеньке.
— Который час?
— Около трёх, – оповестил он, вернувшись к прерванному занятию. – Кошмары?
«Да. Твои», – горчило на языке. Она приподнялась, подмяв под себя подушку, и непроизвольно покосилась на его изувеченную руку.
— Вы играете на музыкальных инструментах? – спросила она, обняв колени.
Иногда из-за дара девушка не отличала реальность от выдумки. Увиденное вполне могло сойти за плод перевозбуждённого воображения.
— Играл. На клавесине, – откликнулся Катлер, не отрываясь от книги. – Сейчас-то уже музыкант из меня неважный. Но, честно сказать, мне никогда это не нравилось.
— Почему? – заинтересовалась она.
Надежды выспаться всё равно рухнули.
— Меня mamáh заставляла упражняться по вечерам. Я рвался с друзьями консервные банки с моста пинать, а она заводила любимое: «Ehlért, éducóúr ún capaliéré necéss voir notá muisééc! Lá céé orcúl costaóúr edú!»{?}[Элерт, воспитанным молодым людям необходимо знать нотную грамоту! Это – основа хорошего воспитания! (сут.)]. Мало кто из-под палки проникается музыкой.
Он заулыбался, и Лис, не выдержав, тоже улыбнулась. Ей представился вихрастый мальчишка в подтяжках, который взбирается на скамью и с несчастным выражением берётся за ноты. Рядом садится строгая мать. За урок она не единожды поправит его локти, пожурит за неусидчивость, возможно, отвесит подзатыльник: «Не отвлекайся! От тебя клавиши разбегаются!».
Нафантазированная сцена из его детства живо возникла в сознании. Это для Лис он вечно взрослый, всегда собранный – мужчина, с которым она связалась не от большого ума. Генерал Берг же без свидетелей общался с ним как со взбалмошным подростком. У мадам Жани́ – старушки, проживавшей с ним под одной крышей, – меж уважительных обращений проскальзывала материнская хлопотливость. Да и девушка из прошлого его за что-то полюбила.
Поразительный он тип – господин канцлер. Найти положительное в том, что тебе раздробили пальцы, точно не у всех выйдет.
— Прогуляетесь со мной до ресторана? – неожиданно предложил он.
Девушка подняла бутылку и выразительно потрясла остатки вина. На вкус оно не оправдывало цену. С другой стороны, платила не она: расходы ей обещала компенсировать официальная персона, вынужденно составлявшая ей компанию.
— Вам платить! – провозгласила Лис, после чего резво встала, поправила причёску и накинула атласный халат поверх ночного платья.
— Я не сомневался.
Он оглядел её наряд, смазанную помаду, чуть взъерошенные кудри. Задержал взгляд на декольте. Вздохнул.
— Вы созданы производить впечатление, мисс Тэйт.
— Плохое или хорошее?
Она кокетливо прикусила губу. Ещё бы она не производила впечатление – с тёмными кругами от туши, гнездом на голове, ни капли не отдохнувшая и вырядившаяся в пёстрый халат, который ей преподнёс Сонхи в качестве прощального подарка! Не женщина, а мечта.
— Неоднозначное, – до неприличия откровенно выдал мужчина.
— Я сочту за комплимент.
— Пожалуйста, – разрешил он, – если вам так хочется.
Лис сдержала порыв наступить ему каблуком на ногу.
— Já verfale{?}[Вредина (сут.)], – пробубнила она, переместившись в коридор.
— С чего бы мы перешли на сутенский? – хмыкнул он, незамедлительно проследовав за ней.
— Чтобы вы сразу вникли в суть, – съязвила она.
— Какая забота, мисс Тэйт. Ваши подначки занимают отдельное место в моём сердце.
— Тогда я могу претендовать на его кусочек, господин канцлер?
Он негромко рассмеялся, чтобы не потревожить покой пассажиров, и придержал для неё дверь в тамбур. На контрасте с Лис он умудрялся сохранить деловой имидж и после пребывания в постели. Даже рубашка почти не помялась.
Стоило им дойти до вагона-ресторана, девушка запоздало насторожилась. Стук колёс и скрип металла не перекрывали весёлый гомон из-за двери.
— Вы меня неспроста позвали.
— Да. Побудете свидетелем.
— Чего? – нахмурилась она, дёрнувшись от ручки так, словно её ядом смазали.
— Облавы.
Он с возмутительной бесстрастностью поправил халат на её плечах. Зыркнув на него исподлобья, Лис театрально приосанилась. Сквозь одежду чётче проступили очертания груди.
— Я к вам не нанималась, – прошипела девушка.
Он вошёл первым, отодвинув тяжёлые бархатные шторы, которыми занавешивали дверь внутри вагона. Девушка, замявшись, присоединилась к нему.
— Доброй ночи, господа. – Размеренный голос канцлера вонзился в гвалт, исходивший от компании за единственным занятым столом. – Празднуем?
Сидений всем не хватило, поэтому за диваны расселись по трое, ещё трое приставили стулья, а оставшиеся подпирали собой стену и окно. Вовремя Катлера заприметил один генерал Берг, чинно попивавший чай за стойкой. Он осклабился, поманил к себе Лис и похлопал по креслу сбоку от него.
Слова канцлера возымели мгновенный эффект. Рты захлопнулись, смешки стихли, бармен на всякий случай поставил бутылку в шкаф, и спустя несколько секунд дюжина крепких здоровых мужчин подскочила как по команде. На их красных от выпитого алкоголя лицах читался то ли стыд, то ли ужас. Какой-то долговязый – в нём Лис признала давешнего капитана, предложившего помочь с багажом, – судорожными движениями поправлял пояс.
Катлер, не меняя благодушного выражения, приблизившись застегнул ему пуговицы на кителе. Под самый подбородок. Бедняга, казалось, забыл, как дышать.
— Твоя инициатива, Хофман?
Оттенок лица капитана плавно перетекал в пунцовый.
— Никак нет! – воскликнул он. Смутился, заозирался и выдавил: – Так точно, интерин. Виноват.
— В чём виноват, Хофман? – удивился мужчина. Он безнаказанно потешался над подчинёнными. – Я тебя ни в чём не обвинял. Так что празднуем?
