Она продала бы душу за такую реальность, потому что от её реальности воняло смертью, порохом и гарью.
О подозрениях насчёт Кея она не рассказала ни Эзре, ни кому-либо другому. Нервы и так натягивались струной. Рубить по ним ножом было бы слишком опасно. Она боялась предположить, каких дел могут наворотить в панике её последователи.
— Пирс всегда был предусмотрителен, – нахмурился Норкост. – Мы проработали его маршрут неделю назад, никто не допустил бы просчёта. Сколько мы готовились к подрыву комиссариата? Месяц? О каких ошибках вы говорите? Им засаду устроили!
— По-твоему, среди нас завёлся засланец вигилей?
Она сцепила пальцы и положила на них подбородок. Не в последнюю очередь её интересовала реакция. Люди шокированно умолкли, будто до настоящего момента подобная возможность ими не рассматривалась.
Им будто в голову не приходило, что тот, с кем они в обед делили хлеб, мог вечером пить чай с каким-нибудь лейтенантом «законников». После всего, что свалилось на Эйвилин за прошедший год, она бы не удивилась шпиону в их рядах. В смуту каждый выживал как умел – это она уяснила раз и навсегда. Голубая кровь не кормила.
— Молчишь, Норкост? Ты не к тому вёл?
Под её цепким взглядом мужчина отшатнулся от стола. На его щеках и лбу проступили красные пятна. Он посмотрел на окружавших его людей, в их испуганные глаза, сжал кулаки и с пущим напором надвинулся на принцессу:
— Что, если и к тому? Что вы предпримете? Пирс и его ребята мертвы, от Олли нет вестей, а дрэговы «власти», – последнее он чуть ли не выплюнул, – дышат нам в затылок. У вас есть план? Есть хотя бы идеи, как нам поступить? К этому нельзя относиться легкомысленно! Нельзя никак не отреагировать! Хотите знать моё мнение? Мы по уши в дерьме – вот, что я скажу!
Он с шумом набрал воздух. С небольшого расстояния, которое их разделяло, Эйвилин заметила лопнувшие в его глазах сосуды.
— Я…
Горло сжалось. Она умолкла и опустила руки. Слова не шли. Она понятия не имела, что ему отвечать. Их долгосрочный план – самоубийственная рабочая схема, но бессистемная, построенная на везении. Они заморачивались над продумыванием той или иной диверсии, однако в основном цели выбирали пальцем в небо. Для них не существовало «первоочередного», «наиболее важного»: чем сильнее ущерб, тем успешнее миссия. Довести дело до конца – такая установка давалась группам. Потери были незначительными и не особо заботили девушку: на вакантное место до сих пор быстро находилась замена, люди присоединялись к ним, потому что не находилось альтернатив. Точнее, альтернативы существовали – целых три: покончить с собой, просочиться через границу или попытаться поелозить на коленях перед революционерами – вдруг в них взыграет человечность и они позволят обратиться в паспортное бюро за документами. Обычно с аристократией не церемонились. Страна отторгала их на подсознательном уровне.
Не во всех взыгрывала гордость. Кто-то и правда предпочитал пойти на сделку с совестью, проглотить унижения и склониться перед новым режимом. Другие подбирали верёвку покрепче: через балку, в петлю – и готов. Большинство отваживалось на борьбу, но воевать терактами их не учили, им не показывали, как выживать в стане врага, а ведь таковым являлось громадное государство. Им не выдавали пособий по контрреволюционной деятельность, когда революция уже отгремела, флаги поменялись, народ их возненавидел, и союзники – жалкие трусы – огрызнулись хиленькой блокадой на убийство монарха-соседа. По мере роста государственных учреждений, притока в армию, восстановления производств вера в победу таяла. Республика Сорния жила несмотря ни на что и вопреки. От их маленького вредительства почти не было толку. Умные головы начинали задумываться, голоса всё громче шептали о бесперспективности их подпольного предприятия. И до настоящего момента никто не решался высказаться лично перед Эйвилин.
Ощущение переменившихся настроений застало её врасплох.
Люди ждали комментария. Ей виделось нечто отвратительное в их бледных, истощённых фигурах, в несуразной одежде, в страхе, который проникал под самую кожу. Их показное величие захирело, и на его замену пришла слабость. Теперь они напоминали дикое, перепуганное стадо. Ничто не отличало их от челяди, когда-то погоняемой ими кнутами. Только что народ, за столетия привыкший гнуть спины под ударами, умел выкарабкиваться из трудных ситуаций. Эти же, благородные, ныли и ругались. Они всё хватались за титулы, чины, за потерянное богатство, фамилии – много чего, обратившееся хламом. Вот и сейчас они таращились на неё в надежде, что единственный выживший член императорской семьи придумает верный выход – избавит их от проблемы. Бесполезные идиоты.
Они в одинаково плачевном положении. Она смотрела в будущее не дальше них.
Тени мягко обвились вокруг запястий, защекотали у уха.
«Люди жалкие».
«Слабые…».
«Не бойся…».
«Послушай…».
«Мы лучше них. Мы уничтожим наших врагов».
«Мы опустим мир на колени».
«Отпусти».
«Отпусти… мы – одно целое».
Шёпот срывался, перерастал в гул. По стенам текла чёрная жижа. Эйвилин приказала себе не смотреть. Она резко поднялась. Стул упал. Грохот разрушил хрупкую тишину.
— Мы не закончили в Шарно. Они и раньше за нами гонялись. Пусть ищут. Я никуда не уйду, пока от этого города угольки не останутся. Я вас не держу, господа! Дверь вон там – сбоку от лестницы. Струсили – выметайтесь.
Она дошла до ступеней, ведущих наверх. У стеллажей под покрывалом поступали очертания ящиков со взрывчаткой. Сто пятьдесят шесть штук. В воспоминаниях всплыла прекрасная вечерняя набережная, наводнённая жителями и туристами. За ней – древний, великолепный центр с его мощёной площадью, фонтанами, ресторанами и храмами. Под ним пролегали туннели – бесконечный лабиринт коридоров, расположенный непростительно близко к поверхности.
— А вообще-то, Норкост, идея у меня есть. Как много взрывчатки нам понадобится, чтобы разнести в щепки Площадь Восстания?
***
Наутро Олли не объявилась. Смутная тревога одолевала Эйвилин весь день, и после бессонной ночи она передала записку кое-каким друзьям из местной еженедельной газеты. Если кто и мог откопать сведения, помимо информаторов Эзры, то только они, причём не вызвать подозрений или не привлечь ненужного внимания. Искать материалы для статей – их работа, и вряд ли кого-нибудь удивляли журналисты, цеплявшиеся к госслужащим с каверзными вопросами. В несомненное преимущество выделялось и то, что они обладали всевозможными связами в аппарате, умели подмазаться к коллегам и в кратчайшие сроки вывалить в тезисах раздобытую информацию. Поэтому к пятнадцати часам девушка держала вафельную салфетку из закусочной, на которой мелким почерком написали три предложения: «В полдень посетила ресторан «La creem» с неизвестным персоналу молодым человеком, не из военных. В XIV с четвертью вошла в Бюро информации, покинула его в начале XV часа. В участках её нет, в полицейский и военный комиссариаты арестованные не поступали четверо суток».
Она сожгла записку. Чувство тревоги лишь возросло. Олли же не сквозь землю провалилась, значит, попала в беду и замела следы. Она и прежде пропадала на несколько дней, хотя всегда находила способ послать им пару строк с банальным «Я в порядке».
Следующая дурная новость поступила к вечеру: в подпольную типографию, занимавшуюся печатью контрреволюционных листовок, нагрянули вигили. Из десяти человек улизнуть получилось у двоих, и по их клятвенным заверениям «законники» отработали прежний сценарий – перестреляли штаб прямо у подвала. Ни с кого не потребовали ни показаний, ни признаний, ни сотрудничества – выстроили у стены да дали команду «Огонь!». Кара попала на камеру фотографа. Редакторы подсуетились, и журналы побогаче втиснули в вечерний выпуск короткие язвительные статейки с «ура-патриотическим» посылом. Взвинченный Эзра завалился к Эйвилин в комнату с номером «Ежедневника», пахнущего свежей краской: на обложке в беспорядке лежали тела, а на корточках перед ними сидел мужчина в офицерской фуражке. От вида его сосредоточенной физиономии девушку передёрнуло.
